Если он попытается достать инструмент, Катрина выстрелит без малейшего сомнения, а потом… в конце концов, труп можно закинуть в горящий дом и сказать, что с Викторианом из Ордена Змееловов произошел несчастный случай. Устраивать дотошное разбирательство вряд ли кому-то придет в голову, особенно с учетом сбежавшего из каземата чарана.
– Они не настолько мне дороги, чтобы я рисковал ради них своей жизнью.
– Вот и молодец. – Девушка широко, солнечно улыбнулась, но револьвер по-прежнему смотрел в голову змеелова. – Подождем вместе. А потом прогуляемся на охоту. Вместе, как раньше.
Дудочник не успел ответить, отвлекаясь на вылетевшую из узкого переулка пастушью собаку, которая, недолго думая, прыгнула на ближайшего наемника, метя зубами в горло. Тот заорал что-то нечленораздельное, падая под весом немаленькой псины на мостовую, роняя арбалет и едва успевая закрыться рукой. Хрустнула под зубами пастушника кость предплечья, человек как-то тонко, смешно завизжал, пытаясь оттолкнуть собаку, которая уже выпустила жертву и метнулась в сторону, петляя, как заяц, уходящий от погони, да так удачно, что с полдесятка болтов просвистели мимо, даже не царапнув серую шкуру.
– Куда стреляете?! Идиоты!
На ромалийскую девчонку с растрепанными черными кудрями, босоногую и в одной нижней сорочке, никто поначалу не обратил внимания – только Викториан беззвучно ахнул, наблюдая за тем, как златоглазая шасса во весь дух несется к полыхающей двери, не боясь ни жара, ни огня. И не остановить ее, не помешать – арбалеты наемники разрядили, пытаясь подстрелить не в меру юркую собаку, а Катрина застыла каменным изваянием с белым как мел лицом, с трудом удерживая в трясущейся руке тяжелый револьвер.
Брызнули во все стороны горящие щепки, когда шасса, на ходу обросшая чешуей, отражающей золотые отблески пламени, всем телом ударилась в заколоченную дверь, проламывая прочные доски и исчезая в заполненном черным дымом огненном аду.
Пока не поздно… Пока еще не поздно…
Выбить у Катрины револьвер оказалось даже слишком просто – всего один хлесткий удар по трясущейся руке, и оружие отлетело в сторону, выстреливая в мостовую сгустком алого пламени.
– Стоять! ВСЕМ! СТОЯТЬ! – Усиленный малой толикой магии из орденского медальона, голос Викториана эхом загрохотал над испуганно притихшими людьми. Дудочка, не вычурная рабочая, что болталась мертвым, бесполезным грузом на поясе, а тонкая и простенькая на первый взгляд, до сих пор тщательно оберегаемая от посторонних глаз, моментально оказалась в руках змеелова, но заиграть не успела – объятый пламенем дом вдруг перестал гореть.
Вот так просто: огненные языки словно впитались в почерневшие от сажи стены, ветер, дующий со стороны пожара, вдруг остыл и посвежел, а из пролома на месте двери, сделанного перекидывающейся шассой, начали выбегать ромалийцы. Обожженные, отчаянные, кашляющие от дыма, но живые.
– Стреляйте! Уйдут ведь! Они…
Затрещали доски, которыми были заколочено самое большое окно на первом этаже, ставни содрогнулись от мощного удара изнутри.
– Быть не может… – тихонько шепнула бывшая дудочница, сцепляя покалеченные, неровно сросшиеся пальцы в замок.
Викториан невольно улыбнулся и расправил плечи. Может, еще как может.
Ставни вдруг осыпались легким серым пеплом, в темноте заполненного дымом помещения мелькнуло сияние расплавленного золота, повеяло жаром, как от кузнечного горна, а затем на каменный подоконник легла тонкая чешуйчатая рука с длинными когтями. Сияющая, подобно солнцу. Так ярко, что глазам было больно смотреть. Подоконник моментально раскалился докрасна, зашипел, оплавляясь, пока золотая шасса, сбросившая наконец-то человечью шкуру, выбиралась на волю, неловко перебирая руками и глядя на Викториана в упор ярко-желтыми глазами с узким вертикальным зрачком.
Страшное и одновременно восхитительное по красоте зрелище – змеелюдка, чья чешуя подобна расплавленному золоту и пышет жаром столь сильно, что даже на расстоянии двадцати шагов хочется отвернуть лицо и закрыть его рукавом, чтобы уберечь от ожогов. Изящный женский трос плавно перетекает в длинный гибкий хвост с янтарно-рыжим жалом на кончике, лицо, которое язык не повернется назвать мордой чудовища, настолько тонкое и обманчиво-хрупкое, что кажется отлитым из золотого слитка и украшенным тончайшей резьбой. Крохотный, почти незаметный носик, тонкая линия рта, неяркий бронзовый узор, вьющийся по щекам наподобие татуировки и «рисующий» шассе нечто вроде удивленно приподнятых бровей. Огромные глаза, кажущиеся озерцами расплавленного металла, золотыми звездами. Длинные, гибкие шипы, растущие у шасс наподобие волос, едва заметно покачиваются в такт каждому движению змеедевы. Волшебное, чарующее создание. Оборотень, легко меняющий одну человечью шкуру на другую.
Девушка с змеиными глазами, легонько вздрагивающая в ответ на каждое его прикосновение. Еле слышный звон кандалов в полумраке…
Ты можешь меня убить прямо сейчас, если захочешь, взять ключ и уйти отсюда. Никто тебе не помешает.
Она могла убить его еще тогда. Укус шасс ядовит, даже когда они сохраняют человечий облик. Ослаблен, но все равно смертельно ядовит для человека, особенно для того, кто не хочет бежать за помощью и противоядием. Кто играет со своим наиболее сильным страхом и самым глубинным желанием.
Но не убила.
Всего лишь на миг в голове змеелова возникла предательская, чуждая и при этом совершенно естественная мысль – такие существа, как золотые шассы, должны жить. Просто обязаны, иначе… что-то важное будет утрачено безвозвратно.
– С-с-са ш-ш-што?
Голос приглушенный, срывающийся на шипение, такой, как будто заговорил брошенный в ледяную воду брусок раскаленного добела железа. Шасса сползла с подоконника, нимало не беспокоясь ни о моментально раскалившихся камнях мостовой, ни о нацеленных на нее арбалетах. Свободная от неудобного, неуютного человечьего облика, превосходно чуявшая страх людей, попятившихся назад, стоило ей только качнуться в их сторону и поднять острый янтарно-прозрачный спинной гребень.
Револьверный выстрел, грянувший в шаге от Викториана, разорвал сгустившуюся над улицей тишину, выбил каменную крошку из покосившейся стены за спиной у шассы, но саму змеелюдку даже не задел. И неудивительно: и обычным-то шассам большого вреда от магического удара не будет, а уж золотым и подавно – либо впитает заряд магии, став еще сильнее, либо отклонит его в сторону, оставшись целой и невредимой.
– Стреляйте по бродягам!
Наемники оказались на удивление исполнительными. Защелкали тетивы арбалетов, тяжелые болты с калеными наконечниками, рассчитанные на тварей с толстой шкурой, насквозь пробивали хрупкие даже на первый взгляд, непрочные человеческие тела. Кто-то упал и больше не поднялся, кто-то нашел в себе силы и попытался уползти в ненадежное укрытие за деревянными ящиками, сложенными у стены ближайшего дома. А затем…
Дудочник не поверил своим глазам. Золотая шасса ринулась защищать ромалийцев. Невзирая на то, что очень быстро ее шкура перестала сиять, подобно солнцу, а отпугивающий людей жар пропал. Не обращая внимания на засевшие в хвосте тяжелые болты, на пачкающую безупречное золото чешуи алую кровь, струящуюся из ран. Она просто зло и яростно калечила, выводила из строя наемников одного за другим, защищая своих. Вольных детей дорог, однажды принявших ее дождливым осенним днем, безумный и благословенный кочевой народ, славный на весь мир песнями и плясками, что могут остановить нежить, чудными извилистыми дорогами, которых никто, кроме них, не находил, и легендами, в которых больше правды, чем в книгах змееловов.
