— Я самый честный человек на этой крыше, — гордо заверил Толстяк. — Подумай сама: куда бы мог тогда деться Маленький Принц? Куда улетел Экзюпери? Куда ушла твоя мама? Ведь ничего в этом мире просто так не проходит и не исчезает бесследно. Они видят тебя и любят тебя. Иначе и быть не может.
— Это хорошо, — серьезно сказала она. — Раз ей там хорошо, то и мне хорошо… А когда я вырасту, я наберусь сил и поеду к ней…
— Только не торопись, — попросил Толстяк. — Самая прекрасная пора — это детство. Не торопись вырастать, малыш. Лучше улыбайся звездам.
Свеча догорела и погасла. В темноте Толстяк почувствовал, как она прижалась к нему, обхватив ручонками, и благодарно положила голову на плечо.
— Ты запачкаешься, — сказал он. — Я грязный.
— Ты добрый, — сказала она. — У тебя есть книжка про Маленького Принца, и ты знаешь, где моя мама. И мне не страшно с тобой… Только ты не уходи больше никуда, хорошо? Даже на звезды не уходи. Пожалуйста. Даже если тебе там лучше, и у тебя там друзья — все равно не уходи…
— Не уйду, — пообещал Толстяк, — Еще не время. Ведь мы с тобой еще не обо всем поговорили. Я еще не рассказал тебе о богатырях и принцессах, о драконах и волшебниках, о добрых феях и злых колдуньях. Я, пожалуй, останусь…
— Это хорошо, — сонно сказала она и зевнула, — Это… очень…
Толстяк осторожно уложил уснувшую девочку и укрыл собственным свитером. Огромный растянутый свитер укрывал ребенка, словно одеяло. Толстяк посидел немного, прислушиваясь к ровному дыханию девочки, поскреб щетинистый подбородок, вздохнул и прилег рядом, стараясь не разбудить ее. Стоило ему закрыть глаза, как он увидел крохотную планету, на которой сидели мальчик с золотыми волосами и худощавый мужчина в старомодной куртке летчика. У мужчины было доброе ироничное лицо, он держал на коленях планшет и что-то быстро рисовал остро отточенным карандашом на обратной стороне пожелтевшей карты. Мальчик очень серьезно и внимательно следил за движениями карандаша, и в его глазах читалось одобрение. А рядом с ними стояла накрытая стеклянным колпаком роза и бродил барашек в новом наморднике…
Толстяк проснулся от каких-то странных всхлипываний. С минуту он еще лежал, сонно хлопая глазами и пытаясь сообразить, что происходит, потом вспомнил и вскочил, испуганно глядя на разметавшуюся во сне девочку. Она тихо и жалобно постанывала, бессознательно шаря вокруг себя руками, словно искала что-то. Свитер, которым она была укрыта, сполз в сторону, но несмотря на утреннюю прохладу, на висках у нее выступила испарина.
— Эй! — позвал Толстяк. — Ты это чего, а? Эй, малыш… Я же забыл спросить, как ее зовут!.. Малыш, ты чего?
Он потряс ее за плечо. Она всхлипнула, но глаз не открыла.
— Ты что это задумала, а? — обеспокоенно спросил Толстяк. — И не думай даже… Ну-ка просыпайся… Просыпайся! Ну, пожалуйста, просыпайся…
Но она была без сознания. Толстяк провел ладонью по ее лицу, вытирая пот, и беспомощно оглянулся.
— Что делать, а? — запричитал он. — Что делать? Я же не знаю, что надо делать в таких случаях… Ты подожди, ты не умирай, хорошо? Я сейчас… Я сейчас сбегаю за Профессором. Он умный, он скажет, что надо делать. Я очень быстро. Ты потерпи. Я быстро…
Он выбежал на улицу, позабыв даже набросить куртку, и со всех ног помчался к дому Профессора. Сонный Профессор долго не мог сообразить, что хочет от него запыхавшийся и перепуганный Толстяк. Глотая слова, тот умолял бежать и спасать, потому что ей плохо и надо что-то делать, а что делать, он не знает, поэтому Профессору нужно срочно бежать и спасать, потому что ей плохо и надо что-то делать…
— Так ты ее все-таки подобрал и притащил к себе?! — наконец разобрался в этой словесной карусели Профессор. — Ой, дурень ты, Толстяк, ой, и дурень!
— Нужно бежать, Профессор, — бормотал Толстяк, — потому что ей очень плохо и надо что-то делать… Быстро, Профессор, быстрее!
— Не подталкивай меня, — ворчал Профессор, семеня рядом с Толстяком по улице. — Кому говорю — не подталкивай! Сам недотепа и еще ребенка себе на шею посадил. Мучайся теперь с вами двумя… Не подталкивай, говорю, не помрет она, не волнуйся ты так. Сейчас посмотрим и решим, что делать… Не хватай меня за руку, я сам иду!
На чердаке он опустился перед девочкой на колени, взял ее руку, сосчитал пульс, оттянув веки, заглянул ей в глаза, пощупал лоб, прислушался к дыханию и удрученно покачал головой:
— Плохо дело, Толстяк. Я не врач и точный диагноз поставить не могу, но, кажется, у нее воспаление легких. В ее возрасте это очень опасно. Необходимо срочно отвезти ее в больницу. Я ничем не могу ей помочь, здесь нужны специалисты. Хорошие врачи, хорошая палата, хорошее питание, дорогие лекарства и все такое… Здесь ее оставлять нельзя.
— Ага, — испуганно кивнул Толстяк и уже было наклонился, чтобы поднять ребенка на руки и бежать в больницу, как замер, что-то вспомнив. — Нельзя ей в больницу, — сказал он, — никак нельзя. Ее ищут. И ее там найдут. А если найдут — убьют.
— Нельзя ее здесь оставлять, — ответил Профессор. — Она может умереть. Говорил я тебе — не связывайся…
— Профессор, — взмолился Толстяк, — ты же умный, придумай что-нибудь! Нельзя ей в больницу! Убьют ее там. Придумай что-нибудь другое. Ты же такой умный, ну придумай что-нибудь…
— Что тут придумаешь? Ей лекарства нужны, тепло, уход… В другой обстановке, в домашних, благоприятных условиях, может быть, и можно было бы попытаться… теоретически… Но это какие условия нужны! Какие деньги! Может быть, даже… миллион! А то и больше… Есть у тебя миллион?
— Нет, — признался Толстяк.
— И у меня нет. На что ей лекарства и витамины покупать будем? В тепло ее необходимо перенести, от сквозняков оградить. Есть у тебя квартира?
— Нет…
— И у меня нет. Так что же прикажешь делать? Здесь ее оставлять умирать?
— Нельзя ей умирать, — испуганно сказал Толстяк. — Никак нельзя. Она еще маленькая… Профессор, придумай что-нибудь! Ну, пожалуйста!
— Да отстань ты от меня! Что я могу придумать?! У меня, как и у тебя, ни угла, ни денег. Даже если сами будем подыхать, и то не сможем себе помочь… Мы — нищие, Толстяк, не забывай об этом. Из всех нас только дядя Леша может позволить себе болеть и умирать в комфорте. А наше дело — гнилое…
— Дядя Леша, — встрепенулся Толстяк. — У него есть деньги. Он же почти не нищий… Он… Я пойду к нему и попрошу…
Профессор посмотрел на него с сожалением.
— Ты — больной, Толстяк. Только, в отличие от нее, ты — душевнобольной. Нашел, у кого просить. У дяди Леши зимой снега не выпросишь. Нас он, как липку, обдирает, хоть с нас и брать-то особо нечего, а ты хочешь у него сочувствия поискать… Как же, найдешь… Он в последнее время совсем желчный стал, ядовитый, как змея, благо что не шипит. Старость свое берет, болеет постоянно, видать, чувствует приближение смерти, потому и бесится… К нему сейчас даже приближаться опасно, не только говорить о чем-то…
