Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Больше всего меня угнетало одно – если полиция меня арестует, мама хлебнет горя по полной, наслушается о себе всякого из-за дочери-маньячки. Нельзя этого допустить, лучше умереть. Я решила открыться маме как-нибудь позже, хорошенько все обдумав. А вот для мачехи смерть будет слишком легким наказанием.
Насчет почерка, которым написаны «записки Хэйкити», я не беспокоилась. Дело в том, что лет с двадцати отец почти ничего не писал – ни писем друзьям, ни открыток, ничего. Образцов его почерка не осталось, и сравнить записки было не с чем.
Почерк отца я видела только один раз – несколько слов, оставленных им в молодые годы, когда он жил в Европе, в альбоме для рисования на одном из набросков. Его почерк оказался очень похож на мой. Помню, я тогда подумала: вот что значит отец и дочь, даже почерк одинаковый.
Для верности я еще подкорректировала свой почерк, взяв за образец письмо одного нашего знакомого – мужчины средних лет; специально писала мягким карандашом для рисования, чуть небрежно, не выписывая каждый иероглиф.
В голову лезли разные мысли. Как нарочно, об отце вспоминалось только хорошее, как он был добр ко мне. Я боялась, что чувство вины и раскаяния сведет меня с ума. Если подумать, я была единственным человеком, кому отец доверял. Поэтому так много и рассказывал о себе. Кроме меня и госпожи Томита из «Медичи», ему не с кем было поделиться. Это и дало мне возможность писать от его имени, так чтобы все поверили, что автор записок – Хэйкити Умэдзава. Отец верил мне, а я его убила…
Как же долго тянутся зимние ночи! Время до рассвета ползло черепашьим шагом. Я теряла сознание от холода. Это было ужасно.
На рассвете я пришла в ужас от другой мысли. Вдруг кто-то из Умэдзава обнаружит мертвого отца до того, как я окажусь дома? Тогда я не смогу поставить на место отцовские ботинки. А Масако и ее дочери наверняка знали, что в мастерской должны быть две пары обуви. Если кто-то из них заметит, что одна пара куда-то делась, мне будет плохо. Скорее домой! Но если я появлюсь там слишком рано, до того времени, когда надо нести отцу завтрак, это может вызвать подозрения. Идти прямо к мастерской, чтобы определить на место ботинки, тоже нельзя – там останутся мои следы, и как их потом объяснишь? Не зная, на что решиться, я не находила себе места.
Появлялись все новые причины для тревоги. Я начала сомневаться: надо ли вообще нести в мастерскую эти ботинки? Они промокли от снега. Вдруг полиции придет в голову сравнить их со следами на улице?
После долгих колебаний я все-таки решила попробовать вернуть обувь на место. Если б обнаружилось ее отсутствие, вышло бы еще хуже. На мое счастье, полиция не додумалась до того, что мужские следы на снегу оставили ботинки отца, а ведь стоило примерить их к следам, и я оказалась бы на волосок от гибели. Мне повезло, что утром выпало еще немного снега и следы стали уже не такими четкими.
Тем не менее полиция была настроена очень серьезно. Я поставила все на карту, подготовилась ко всему, а вот у мачехиных дочек случилась настоящая истерика. Но у меня не было к ним ни грамма жалости; наоборот, их слезы принесли мне облегчение.
Ночь под снегом не прошла бесследно – я подхватила простуду. Во время беседы со следователями меня колотил озноб, а они, видимо, приняли его за признак потрясения, который перенесла девушка, узнавшая об убийстве отца. Это тоже сыграло мне на руку.
Мама твердо заявила полиции, что день, когда был убит отец, я провела у нее. Она подумала, раз я до нее не доехала и не ночевала дома, значит, задержалась на работе. Может, там что-то произошло. Больше всего мама боялась, как бы Умэдзава не узнали про мою работу.
Вот таким святым человеком была моя мама.
* * *
Теперь о Кадзуэ. Я побывала у нее дома всего два раза. Ходила на разведку. Больше было нельзя – Кадзуэ наверняка разболтала бы мачехе, что я к ней зачастила.
Такое же кимоно, как у Кадзуэ, я не могла себе позволить, поэтому пришлось снять его с убитой и переодеться. Поджидая Такэгоси-сан на улице в намеченном месте, я увидела на воротнике кимоно кровяное пятно и поспешно перешла туда, где было не так светло.
Я ужасно боялась, внутри меня все дрожало. Ведь мне предстояло осуществить жестокий план, в общем-то, непосильный для молоденькой девушки. Страх и напряжение охватывали меня с не меньшей силой, чем во время убийства отца.
Помню, как кружилась голова, когда я мерила шагами темный переулок и думала о том, что будет, если человек, которого я поджидала, скрываясь от других людей, вдруг именно сегодня задержится на работе. Ведь я убила Кадзуэ, специально подгадав время.
Но это еще не так страшно. А вот если он именно сегодня освободился пораньше и уже прошел по этому переулку? Ноги мои подогнулись, и я чуть было не рухнула на мостовую.
Напряжение не отпускало, и когда мы с Такэгоси-сан вошли в дом Кадзуэ, я тут же уловила острый неприятный запах крови, однако Такэгоси-сан ничего не почувствовал. Помня о пятне на воротнике, я тут же попросила его не включать свет.
Следствие установило, что смерть Кадзуэ наступила между семью и девятью часами вечера. Я узнала об этом потом. Я действительно убила Кадзуэ в начале восьмого, но полиция, очевидно, посчитала, что убийство произошло позднее, потому что это было не простое убийство, а с ограблением. А ограбления обычно происходят, когда на улице уже стемнело.
Кстати, Такэгоси-сан был у меня не первый.
* * *
После похорон Кадзуэ я специально испачкала несколько сидушек в ее доме, выстирала с них чехлы и повесила в одной из комнат сушиться. Еще я оставила в доме кое-какой беспорядок, чтобы был предлог всем заехать туда по пути из Яхико.
К тому времени я уже потеряла страх перед убийством, это даже стало для меня чем-то вроде игры. Идея путешествия в Яхико всемером, которая раньше вызвала бы у меня содрогание, теперь казалась весьма привлекательной.
На этот раз, в отличие от убийств отца и Кадзуэ, все прошло гладко, точно по задуманному. Стоило мне только заикнуться о том, что неплохо было бы побывать в Яхико, о котором писал отец (полиция лишь в общих чертах познакомила нас с содержанием его записок, ничего не сказав об Азот), как мачеха тут же согласилась. А на источниках в Ивамуро я лишь намекнула Юкико и остальным, как здорово остаться здесь еще на денек, и Масако сразу заявила, что хочет поехать в Аидзувакамацу, навестить родителей.
Мачеха очень переживала о том, что о ней скажут люди, и ей не хотелось показываться в родных местах со всем своим выводком, разжигая нездоровый интерес соседей к фамилии Умэдзава. Я это хорошо знала. Знала и то, что в Аидзувакамацу она ни разу не выйдет на улицу, чтобы не встретить кого-нибудь из знакомых. Меня волновало лишь одно – мачеха перед отъездом сказала, чтобы я возвращалась домой с дочерьми Аяко, а ее дочки ехали отдельно. Но для меня было важно, чтобы мы возвращались все вместе, и я сделала для этого все возможное.
В итоге мы поехали на одном поезде, разделившись на две группы: в одной – Томоко, Акико и Юкико, в другой – я с Нобуё и Рэйко. Вшестером мы нигде не засветились.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
