Вопрос был поставлен неожиданно и категорично. Мужчины покосились на решительную даму, но поддержать ее предложение не спешили. Лишь генерал согласно кивнул, и Андрей Данилович стиснул сильнее обычного челюсти.
Но остальные были заметно растеряны.
Даже отец Павел потупился и искоса посмотрел на председательствующего.
Вслед за ним взгляды собравшихся перенеслись на пана Юзефа. Тот приосанился, выпрямил свою плоскую, костистую спину.
Ждали его слова. Как-никак он был старшим, координация подготовки осуществлялась через него, и все заговорщики находились у него в подчинении. Кроме того, злосчастную бумагу предложил подписать тоже он, и, следовательно, именно ему надлежало разрешить весьма непростую ситуацию.
– Я полагаю, не стоит торопиться, – внушительно заговорил пан Юзеф. – Человека, у которого находится подписанный нами план операции, ищут. У нас есть время. Целые сутки. Не стоит терять надежды. Мы все отдали много сил на осуществление нашей цели, и будет неверно отказаться от нее. Особенно сейчас, когда она так близка. Продолжим подготовку и подождем. Господь на нашей стороне, он нам поможет.
Отец Павел кивнул, лицо его просветлело.
– Прекрасно сказано, пан Юзеф. Давайте помолимся, дети мои. Ибо только обращение к Господу даст нам силы и веру в наше святое дело.
Он сложил на груди руки, его примеру последовали остальные. Глаза некоторых из них, правда, таили нерешительность, но они опустили их долу и принялись слушать негромкие, торжественные слова молитвы.
16 июня, Польша
Пообедав, Роман составил посуду на выкидное оконце «кормушки». С той стороны посуду забрали, «кормушку» закрыли. Все, сидите и ждите ужина.
Надо сказать, сиделось Роману комфортно. Чистенькая камера-одиночка, унитаз, туалетная бумага, свежее постельное белье, хорошая вентиляция. Окно, правда, было высоко и наглухо забрано снаружи стальными жалюзи, что не давало возможности выглянуть во внешний мир. Но что бы там, во внешнем мире, увидел пленник? Голую, асфальтированную площадку внизу и тюремную стену напротив?
Чем такое смотреть, лучше уж разглядывать собственные сны. Чему Роман самозабвенно и предавался, поскольку никаких других занятий, кроме трехразового перекуса, ему не предлагали.
Впрочем, иногда он находил себе занятие сам. Чтобы за дверью, через которую на него очень внимательно и подолгу глядели в глазок, не слишком расслаблялись, время от времени, обычно до еды, чтобы быть позлее, Роман принимался дубасить в эту самую дверь ногами и кричать, чтобы его немедленно выпустили. Кроме того, он требовал свидания с женой, российского консула и извинений за понесенный моральный ущерб.
Пошумев, он садился на кровать и горько плакал, пряча лицо в ладонях и видя сквозь в щелку в пальцах, что за ним ведется пристальное наблюдение.
Отыграв программу, Роман ложился на кровать, отворачивался лицом к стене и, повсхлипывав, тихонько задремывал.
Его не допрашивали, ему не угрожали, им больше никто не интересовался. Кормили, приглядывали, но окружили стеной молчания.
Роман решил так. Либо надеются, что у арестанта от неясности сдадут нервы и он начнет давать показания, забыв наконец о похищении. Либо поняли, что допросы ни к чему, кроме отъема времени и нервов у следователей, не приведут, и оставили его с миром.
А скорее, и то, и другое. Упрятали в камеру, пока идет поиск второго беглеца, и ждут, уповая на время и на результативность войсковой операции.
То, что Метека до сих пор не изловили, было яснее ясного. Иначе Романа давно потащили бы на допрос. И навешали кучу обвинений, одно страшнее другого.
Впрочем, мог быть и такой вариант: Метека взяли, документы у него отобрали, с ним поговорили, а о его напарнике как бы забыли. Потому как что с ним делать – неясно, так сразу не решишь. Обвинить его в шпионаже трудно, даже по показаниям Метека. Он парень тертый, будет стоять на своей версии насмерть, и стронуть его с нее практически невозможно. Значит, надо как-то решать с ним вопрос по-другому. Как? А пока это дело третье. Не к спеху. Пусть посидит, благо замки крепкие, помучается. Большое начальство как следует покумекает и что-нибудь да изобретет.
Учитывать такой вариант, что Метек может быть задержан, Роман учитывал. Всякое бывает. Человек – не комар, изловить его, в принципе, можно. У спецслужб своя метода, и порой она срабатывает неплохо. Но все-таки, ворочая так и сяк шансы Метека, он склонялся больше к тому, что тот выскочил из-под облавы. Должен выскочить, время было. И парень шустрый, не может быть, чтобы у него не получилось. Он из породы победителей, действует уверенно в любой ситуации, за плечами – отличная диверсионная подготовка, к тому же знания местности и языка. Такому сам черт не брат, особенно если в спину петух клюет жареный.
В общем, Роман надеялся.
То, что он заперт в тюремной камере, смущало его мало. Вернее, не смущало вовсе. Доводилось и в более сложных условиях время коротать. А здесь тихо, чисто, кормят сносно. Еще бы телевизор – и можно попросить, чтоб подержали подольше.
Лишь бы там, на свободе, все было в порядке.
Но в порядке или нет, знать наверняка Роман не мог. И потому зловещие предчувствия нет-нет да и терзали его, отчего спалось не так спокойно, как хотелось бы.
И то сказать: не дома на диване.
16 июня, Москва, 17.00
Подполковник Дубинин заглянул в кабинет начальника отдела.
– Входите, – сказал генерал Слепцов.
Он закрыл коричневую папку и подождал, пока помощник подойдет к столу.
– Вы ознакомились с содержанием?
– Так точно, товарищ генерал.
– Что скажете?
Дубинин для порядка помялся:
– Документ серьезный, товарищ генерал.
– Более чем, – согласился Слепцов.
Он побарабанил пальцами по столу.
– Думаю, для Богдановича он будет весьма интересен. А, подполковник?
Дубинин осторожно усмехнулся:
– Если он его заполучит, то сможет держать в кулаке практически всю оппозицию.
– Вот именно, – кивнул Слепцов. – То есть наведет наконец порядок на Украине. И соседей-поляков осадит, если те сунутся с нежелательными советами.
Они помолчали.
– За эту папку, товарищ генерал, у Богдановича можно просить любые уступки. Вряд ли он нам откажет.
– Да уж это само собой, – согласился Слепцов. – Но – это не нам решать. Пусть разбираются там.
Он со значением посмотрел в потолок. Дубинин понимающе кивнул.
Слепцов отодвинул папку, сверкнул очками.
– Что с пленкой?
– Отдали в лабораторию, товарищ генерал.
