– Ну, так нам что – смотреть или пока посидеть у озерца и поболтать? Я на любой вариант согласна.
– Посидеть у озерца, – с отчаянием в голосе сказал Марти.
Я весело помахала Адриану и Джуди, которые залезли в фольксвагеновский кемпер и задернули занавески. После этого взяла Марти за руку и повела его к озерцу, где мы присели на камушек.
– Ну ты как, расскажешь мне историю своей жизни или просто поведаешь о романах Джуди?
Он посмотрел на меня хмурым взглядом.
– Ты всегда так легко все воспринимаешь? – кивнул он в сторону кемпера.
– Вообще-то я патологическая психопатка. Но друг закаляет мой характер.
– Что ты хочешь сказать?
– Он пытается научить меня не дергаться, и, похоже, ему это удается… только не по той причине, по которой он думает.
– Не понимаю, – сказал Марти.
– Извини. Я наверное, забегаю вперед. Это долгая и грустная история и далеко не самая оригинальная.
Марти задумчиво посмотрел в направлении кемпера. Я взяла его за руку.
– Хочешь, я открою тебе одну тайну? Велика вероятность того, что там ничего не происходит. Он вовсе не такой жеребец, как о себе думает, – съехидничала я.
– Импотент?
– И довольно часто.
– Мне от этого не легче, но благодарю за заботу.
Я посмотрела на Марти. Он довольно красив. Я вспомнила случаи, когда я жаждала незнакомых мужчин, незнакомых мест, незнакомых громадных членов. Но теперь во мне осталось только безразличие. Я знала, что, трахнувшись с Марти, ничуть не приближусь к той истине, которую ищу, что уж это за истина такая. Мне нужен какой-то наивысший, прекрасный акт любви, где каждый из участников становится молитвенной мельницей[405], тобогганом, ракетой другого. Марти не был ответом на мои поиски. А существовал ли вообще такой ответ?
– Как ты сюда попала? – спросил он. – Разве ты не американка?
– Одно другому не мешает… Вообще-то говоря, я ради путешествия ушла от абсолютно идеального мужа.
Тут Марти воодушевился. Слабая ударная волна прошла по его лицу. Уж не поэтому ли я в конечном счете и сделала то, что сделала, – чтобы потом можно было бесстыдно заявить: «Я ушла от мужа» и увидеть, как ударная волна проходит между мной и незнакомым мужчиной? Это что – круче эксгибиционизма? И уже если на то пошло, довольно сомнительного эксгибиционизма.
– Ты откуда?
– Из Нью-Йорка.
– А чем занимаешься?
Странная близость, возникающая между двумя людьми, которые ждут, когда их пары закончат трахаться в кемпере, требовала известной доверительности, и потому я немного разоткровенничалась.
– Я еврейка, живу в Нью-Йорке, родилась в сумасшедшей семье из верхушки среднего класса, замужем второй раз, теперь за психоаналитиком, мне двадцать девять, у меня только что вышла книга стихов, считающихся эротическими, что дает повод незнакомым мужчинам звонить мне посреди ночи с предложениями и вообще создало вокруг меня много шума – разъезды по университетам с лекциями, интервью, письма от психов и все такое… я потеряла терпение. Начала читать собственные стихи, стараясь слиться с тем образом, который в них возникает. Попыталась воплотить в жизнь собственные фантазии. Поверила, что я – художественный персонаж, который сама и выдумала.
– Чудно́,– сказал Марти, на которого это произвело впечатление.
– Дело в том, что фантазии фантазиями, но ты не можешь день за днем пребывать в экстазе. Даже если хлопнешь дверью и выйдешь вон, даже если будешь трахаться с каждым встречным-поперечным, то не обязательно приблизишься к свободе.
Кажется, моими устами говорил Беннет. Вот ведь ирония судьбы!
– Я бы хотел, чтобы ты сказала это Джуди.
– Никто никому ничего не может сказать.
Позднее, когда мы с Адрианом лежали в палатке, я спросила у него про Джуди.
– Тоска смертная, – сказал он. – Лежит себе, как доска, и даже не поймешь – чувствует она, что ты здесь, или нет.
– Как ты ей понравился?
– Откуда мне знать?
– Тебе все равно?
– Слушай… я трахнул Джуди, как пьют кофе после обеда. К тому же не очень хороший.
– Тогда зачем?
– А почему бы и нет?
– Потому что ты все сводишь до уровня безразличия, на котором все становится бессмысленным. Это не экзистенциализм. Это бесчувственность. А кончается тем, что все теряет и теряет смысл.
– Ну и что?
– То, что ты получаешь противоположное желаемому. Ты хотел накала чувств, а получаешь бесчувственность. Подобное обречено на неудачу.
– Ты мне читаешь мораль, – сказал Адриан.
– Правильно, – ответила я без всяких извинений.
На следующее утро оказалось, что Джуди и Марти уже нет. Они собрались и уехали ночью, как цыгане.
– Я тебе солгал прошлым вечером, – сказал Адриан.
– О чем?
– Я вообще-то не трахался с Джуди.
– Почему?
– Потому что мне не хотелось.
– Скажи лучше – не смог, – злобно рассмеялась я.
– Нет, не это имею в виду. Я не хотел.
– Трахался ты с ней или нет – мне совершенно безразлично, – заявила я.
– Врешь.
– Это твое мнение.
– Ты в ярости, потому что я первый мужчина, которого ты не можешь контролировать, а если ты никого и ничего долго не контролируешь, то у тебя начинается зуд.
– Дерьмо собачье. Просто у меня более высокие требования к тому, что я хочу, чем у тебя. Я тебя вижу насквозь. И соглашаюсь с тобой в том, что касается спонтанности и экзистенциализма… но тут нет никакой спонтанности, одно отчаяние. Ты сказал это обо мне в первый день, когда мы трахались, а теперь я возвращаю твои слова. Только отчаяние и депрессия, маскирующиеся под свободу. Даже удовольствия не доставляет. Смешно. Даже наше путешествие смешно.
– Ты никогда ничему не даешь ни одного шанса, – резюмировал Адриан.
Спустя какое-то время мы поплавали в пруду, а потом повалялись на солнышке. Адриан вытянулся на траве и, прищурясь, смотрел на солнце. Я лежала, положив голову ему на грудь и вдыхала теплый запах его кожи. Внезапно солнце закрыла тучка и начал накрапывать дождик. Мы не двинулись с места. Дождевая тучка уходила, оставив на нас крупные капли. Я чувствовала, как они испаряются, когда выглянуло солнце и снова принялось обжигать кожу. Нечто длинноногое прошествовало по плечу Адриана, а потом – его волосам. Я резко выпрямилась.
