После поминальной службы мы с братьями отправились в Госфорд и сели в дворике небольшого винного бара. Сначала Эд предложил вернуться в дом, но я отчаянно нуждался в смене обстановки. Я просто не мог стоять и наблюдать, как пришедшие помянуть Лайлу расходятся и сад снова пустеет.
Мы представляли собой довольно гротескную компанию: я, убитый горем, с покрасневшими от слез глазами, и мои братья, молча сидящие по обе стороны от меня. В баре было довольно тихо. Все другие посетители были молодыми специалистами, отмечавшими таким образом конец рабочей недели. Мы сидели на сплетенных из лозы стульях, освещенные заходящим солнцем. Я опирался правым плечом о кирпичную стену, согреваясь исходящим от нее теплом. Мне было холодно, хотя день выдался теплым. Это напомнило мне, что Лайле никогда больше не согреться.
Мы заказали себе выпить и молча сидели, пока официант не принес наш заказ. Вилли поднял свой стакан.
– За Лайлу! Насколько я понимаю, она была красивой и замечательной женщиной. Пусть ее наследие продолжает жить.
Я поднял стакан со скотчем, который он мне заказал, и кивнул.
– За Лайлу, – прошептал я. – И за семью.
Скотч прожег себе дорогу до пустого живота. Беседа разгоралась.
– Когда вы прилетели? – спросил я у Эда.
– Сегодня утром. Мы едва успели к началу службы. Я пытался дозвониться тебе, чтобы убедиться, что этот Алан не сумасшедший, прежде чем сесть в самолет, но твой телефон был отключен.
– Я даже не знаю, куда я его сунул, – признался я, хотя было странно осознавать, что я находился совершенно вне досягаемости и прежде об этом даже не задумывался. – Он, наверное, уже несколько недель как разряжен.
– Мы решили, что, даже если Алан безумец, мы лучше слетаем к тебе, проведаем, – криво усмехнувшись, сказал Вилли. – Мы позвонили к тебе в офис, и кто-то соединил нас с Карлом.
– Он по крайней мере знал, кто такая Лайла. После этого мы смогли связать факты в единое целое, – пробормотал Эд.
– А вы здесь надолго? – спросил я у братьев.
– Пробудем столько, сколько понадобится, – сказал Эд. – Больше нигде в мире у нас неотложных дел нет.
* * *
На протяжении последующих дней Эд и Вилли молча бродили за мной по дому и саду, готовили еду, следили, чтобы я ел, поднимался с постели и принимал душ. В противном случае, вполне возможно, я этого не делал бы. Мы действительно почти не общались в то время. Нет, разумеется, порой мы заводили бессмысленные разговоры о том, какие растения есть в саду, каковы размеры земельного участка, что из растущего съедобно и прочее в том же духе. Не имело значения, о чем мы говорим и говорим ли вообще. Если бы рядом со мной не было братьев, я оставался бы один, и кто знает, как бы я справился с горем?
Когда пришло время уезжать, Вилли отнес мою сумку к машине и положил в багажник. Я в последний раз прошелся по дому, понимая, что пришло время прощаться. Возвращаться я не собирался. Надо было не забыть ничего из своих вещей.
Я остановился перед дверью, ведущей в нашу спальню. Эд уже собрал все мои туалетные принадлежности и одежду, догадавшись, что я не горю желанием заходить туда, где она часто бывала.
Наконец я вошел в комнату и увидел отпечаток ее тела, оставленный на постели. В моем мозгу пронеслись образы того, какой стала Лайла в эти последние недели своей жизни. Я быстро окинул взглядом комнату, убедился, что все на месте, и уже хотел уходить, когда заметил мигающий огонек ее лэптопа.
– Черт!
Я вспомнил, как она неуклюже перегнулась через меня, чтобы его захлопнуть, когда я нес ее на террасу. Я открыл лэптоп, чтобы выключить, и на экране возник ее почтовый клиент.
Было вполне естественно с моей стороны проявить любопытство. В ящике для исходящих сообщений застряло письмо. Возможно, все дело было в том, что интернет на ферме вел себя очень капризно. А может, она просто слишком рано захлопнула чертову крышку. Я кликнул на сообщении.
Дорогой Алан!
Когда ты получишь это письмо, я уже умру. Это станет для тебя неожиданностью.
Прошу тебя открыть вложенный файл только в том случае, если события примут нежелательный оборот и кого-то обвинят в моей смерти. Сохрани мое письмо в системе хранения документации. Пусть доступ будет только у тебя. Я прошу тебя как верного друга, которому всецело доверяю.
Большое спасибо за все то добро, что я видела от тебя за все эти годы. Желаю всего хорошего.
СёршаК письму прилагался файл, слишком большой, чтобы его можно было переслать по электронной почте. Дрожащей рукой я открыл его. На экране появилось лицо Лайлы.
И тут же меня захлестнуло с головой почти физической болью. Плюхнувшись на табурет, стоявший у кровати, я указательным пальцем прикоснулся к изображению на экране. Если бы я мог залезть в проклятый экран, то сделал бы это.
– Привет, – прошептала она.
Я был в шоке, когда понял, кто лежит под одеялом на заднем плане.
– Мое имя – Сёрша Далила Мак-Дональд, а мужчина, лежащий на кровати позади меня, – любовь всей моей жизни. Его зовут Каллум Робертс.
Она с трудом заковыляла назад. Каждое движение вызывало у нее кашель. Ей было больно. Лайла выглядела очень нездоровой. Опустившись на кровать, она сильно меня толкнула.
– Я хочу мандарин.
Я вдруг понял, что именно она снимает, и это едва меня не доконало. Потом состоялся разговор между мной и Лайлой, и я ушел в сад. Как только я скрылся из виду, Лайла поднялась с постели и шаркающей походкой вернулась к столу. Я расплакался, глядя на экран.
– Меня зовут Сёрша Далила Мак-Дональд. Я умираю от болезни Хантингтона. Впереди меня ожидает долгая дорога унизительных страданий. Существующие на данный момент законы не позволяют защитить меня от них.
Она вытащила из-под стола небольшой пузырек без этикетки. Я не видел, откуда она его взяла. Из него Лайла вытряхнула на ладонь пригоршню маленьких таблеток. Ее глаза наполнились слезами.
– Это этаминал натрия. Я приобрела его нелегально, когда была в Мексике больше пяти лет назад. Сейчас я держу на ладони его смертельную дозу. Я сама приняла решение. Никто, присутствующий в данный момент в доме, об этом не знает. Я надеюсь… Я так спланировала, чтобы они были со мной, когда я умру, но решили бы, будто я умерла от воспаления легких. Они, я знаю, стали бы возражать против моего решения оборвать свою жизнь прежде, чем я перестану быть собой… – Гримаса исказила красивое лицо Лайлы. – Будь у меня больше времени, я бы поборолась за свои права, но уже слишком поздно. Мой разум уже не тот, что прежде. Я уже начинаю многое забывать. Не хочу медленно исчезнуть. Я уйду из жизни так, как сама запланировала, ясно осознавая, что я делаю. И еще раз: ни Пета Мак-Дональд, ни Каллум Робертс ничего не знают о том, что я задумала. Намасте[28].
