Он посмотрел на линию горизонта, где волны были совсем белесыми. Подумал о чем-то встряхнул головой. Стал слегка ударять пальцами рук по своей груди:
— В девяноста милях отсюда те самые красные колхозы, о которых мы с тобой, помнится, говорили после твоего возвращения из одной из поездок в Россию. И это мне, по-твоему, должно нравиться?!
— Но так думают не только здесь, дома, — с легким раздражением заметил Джерри. — Так думают и за границей, Джон. В России многие считают тебя прогрессивным, весьма, я бы сказал, прогрессивным американцем…
— Меня мало волнует, что обо мне думают русские, — сухо оборвал Парсела Кеннеди. — Я не тщеславен.
«Кокетничает мистер Джон Кеннеди, — улыбнулся про себя Джерри. — Да что толку со мной кокетничать? Этим нужно заниматься со своими биографами. По крайней мере, хоть историю обмануть попытаться можно».
— Что же касается моих мало разумных соплеменников, продолжал так же сухо Кеннеди, — то им следовало бы быть несколько более понятливыми. Мы не можем сейчас рисковать судьбами Америки из-за одного этого паршивого островка.
— Не кажется ли тебе, Джон, что бациллы с этого острова неудержимо движутся в Центральную и Южную Америку?
— Вопрос по существу, — быстро повернулся к Джерри Кеннеди. — В качестве ответа у меня такой же вопрос по существу: «Неужели у Америки не хватит мозгов, людей, и оружия, чтобы перекрыть все пути этим бациллам?»
— Всего этого, пожалуй, у Америки хватит, — кивнул Джерри. — ты забыл, впрочем, еще один компонент успеха.
— Что же это? — живо спросил Кеннеди.
— Решимость действовать, — твердо проговорил Джерри. Не обсуждать в многочисленных комиссиях и комитетах, подкомиссиях и подкомитетах; не планировать на низших, средних и высоких уровнях всевозможных учреждений и ведомств, штабов и групп штабов. А действовать. Может быть, иногда и с ошибками. Но — действовать.
— Предположим, — задумчиво проговорил Кеннеди. — Предположим. Какое бы действие предпринял ты, Джерри, будь ты на месте президента?
— Всестороннее и массированное вторжение, — не медля ни секунды, ответил Джерри. Джон Кеннеди добродушно рассмеялся:
— То есть, — спросил он, все еще улыбаясь, — предстать перед всем миром этаким громилой с ножом в одной руке и пистолетом в другой — так, выходит, следует поступить, по-твоему. Пойти на прямую конфронтацию с русскими, что само по себе может завести нас всех в тупик небытия?
— Но это, по-моему, тот случай, когда все средства хороши! — громче обычного заметил Джерри.
Кеннеди опустился в одно из просторных соломенных кресел, стоявших под одиноким тентом, знаком указал Джерри на кресло рядом. «Не может, не хочет и никогда по своей воле не отречется от главной заповеди — вседозволенности», — думал Кеннеди. Слуга, высокий щеголеватый негр, принес на длиннейшем проводе телефонный аппарат — Джона вызывал брат из Небраски, где он проводил каникулы с друзьями.
— Джерри, ты когда-нибудь занимался историей? — испытующе глядя на Парсела, спросил Кеннеди, закончив разговор с братом. Но тут же, увидев недоброе выражение глаз собеседника и что-то вспомнив, добродушно воскликнул: — Прости, ну как же — ведь ты прослушал полный курс всеобщей истории в университете Святого Лойолы в Чикаго! Тем не менее, не сочти это за экзамен, и ответь на один вопрос. Просто я себя хочу проверить. Так вот этот вопрос: «Почему кончались неудачей все или почти все революции прошлого?» Последняя русская пока не в счет. Пока.
— Причин много и они всегда бывали различными. Однако… — Джерри сказал это быстро, но, словно запнувшись, замолчал, задумался.
— Вот именно — однако! — подхватил Кеннеди. — И это «однако» есть не что иное, как физическое устранение вождей!
«Это верно, — думал Джерри, глядя на Кеннеди. — Верно для всех времен и народов, начиная с восстания Спартака и до наших дней. Еще не известно, как бы все повернулось в России, если бы в восемнадцатом году Каплан стреляла чуть точнее. Вполне вероятно, что мы не обсуждали бы с Джоном то, что мы вынуждены обсуждать сегодня. И всего-то каких-то один-два выстрела…»
— … В соответствии с моим настоятельным предложением Центральное Разведывательное Управление заканчивает разработку нескольких вариантов физического устранения Фиделя Кастро, — устало произнес Кеннеди.
«Молодец, мальчик, — одобрительно размышлял Джерри. Только такие вещи надо делать сугубо тайно. Даже имея дело с ЦРУ. Ох, какое огромное множество свершений в истории так и остается тайным, не становясь, слава Богу, явным. О многом приходится думать, делая историю. И о том, чтобы руки выглядели чистыми. Право, кому охота мараться…»
— Да, в случае успеха все «лавры» — исполнителям, словно читая мысли Джерри, слабо улыбается Кеннеди. — Исполнители — наши друзья, кубинские иммигранты. Народ разный, но отчаянный…
«Отчаянный, — усмехается Джерри. — Более точное для них определение отпетый. Впрочем, такие людишки всегда кстати. И иностранцы, и свои собственные. Чем, например, плох мой Бубновый Король из Гарлема? И деньги делает и дела… А иностранцы?»
Джерри разыскал глазами Джекки с детьми и Рейчел. Только что искупавшись, они растирались мохнатыми полотенцами, чему-то смеялись, о чем-то говорили под другим тентом ярдах в трехстах от того места, где находились Джерри и Джон. Вот к женщинам подошел Ричард Маркетти, присел на корточки перед Рейчел. Она толкнула его рукой, засмеялась. Он легко повалился на спину, смешно задрыгал ногами. тотчас же подскочили маленькие Кэролайн и Джон-младший, упали на него. началась забавная возня.
«Иностранцы, черт бы их всех побрал!» — подумал с откровенной неприязнью Джерри, наблюдая издали за Маркетти. Завтра женщины с детьми отправляются на два дня в Эверглейдс. Что ж, сама по себе поездка в этот роскошный национальный парк похвальна, слов нет. Однако Рейчел опять попросила, чтобы их сопровождал Дик. «Джерри, любовь моя, — сказала она, смешно потершись носом о щеку Парсела. — Тебе ведь Маркетти на эти два дня совсем не нужен, ведь так? Ни на вот столечко не нужен! А нам он мог бы здорово помочь. И дети с ним гораздо более управляемы. И мало ли что в пути может случиться». «Спаситель однажды — спаситель всегда, — деланно засмеялся Джерри. — Пусть будет по-твоему. Он мне и впрямь в эти два дня не будет нужен». Джерри подумал также о том, что будет лучше, если итальянец не узнает про тех иностранных визитеров, которых они собирались приватно принять с Джоном в эти два дня. Приезжали инкогнито высокопоставленный немец из ГДР и два арабских шейха, и избавиться на это время от лишней пары глаз было весьма кстати.
Однако Джерри уже второй месяц волновало другое. «Иностранцы… По данным Ларссона, Маркетти не просто проявляет признаки внимания к Рейчел, он явно ухаживает за ней. Она появлялась с ним на новоселье у Беатрисы, на открытии выставки Малых Голландцев и импрессионистов. Сегодняшняя ее просьба о том, чтобы он сопровождал их в Эверглейдс, далеко не первая. Конечно, они почти одного возраста и смотрят на многие жизненные проблемы одинаково… Какова цель его ухаживаний? Чем таким особым обладает он, чего нет у меня? Одна молодость против всего того, что стоит за мной? Очень мало вероятно. Почти совсем невероятно… Если… Если Рейчел не увлеклась им. Что вполне вероятно. А почему бы и нет: он молод, недурен собой, тактичен, сдержан… Наконец, он спас ей жизнь. А женская благодарность, как справедливо писал один из европейцев прошлого века — самое преддверие любви. Но ее слова, ее нежные уверения, что она не мыслит жизни без меня в таком случае они все должны быть фальшивы? Немыслимо. Я слишком хорошо знаю, что человеческому коварству нет ни пределов, ни границ. Но Рейчел зачем ей это, зачем ей вновь нищета, вновь все то, от чего она с такой радостью ушла? Вопросы, вопросы… Я хочу сам себя обмануть ими. Я же отлично знаю, что если приходит чувство, все вопросы отступают вдаль, уходят прочь. А если не уходят, то их безжалостно изгоняют. Но как же так ведь Рейчел на пятом месяце беременности? Нет, все совпадает. Маркетти работает у меня как раз полгода. неужели Рейчел и этот итальянец… этот проклятый итальянец…»
