– Не уходи, – сказала женщина и накрыла его руку своей ладонью.
На какое-то мгновение у лихого Разбойника перехватило дыхание.
– Я знала, что ты меня не обидишь с того самого момента, как увидела тебя под окошком, – продолжала женщина внезапно охрипшим голосом. – Но в глубине души я надеюсь, что тебе хочется чего-то более сладкого, чем пирог.
Брансен поднял ее руку к губам и поцеловал.
– Дорогая моя, – сказал он, – может, так оно и было, но время летит, а у меня масса дел.
Он еще раз поцеловал руку крестьянки, немного наклонился и поцеловал в щеку, по крайней мере таковы были его намерения, но женщина обхватила его голову руками и прижалась к его губам с такой страстью, которой юноша никогда не знал.
Наконец Брансен вырвался из ее объятий.
– Дай мне увидеть твое лицо, – попросила женщина и потянулась к маске. Но на этот раз он был начеку. Разбойник подпрыгнул, перевернулся в воздухе и оказался уже рядом с окном.
– Пирог был просто превосходный, – произнес он одновременно с поклоном и без промедления выпрыгнул наружу.
Спустя минуту он оглянулся и увидел в окне пылающее лицо крестьянки. Множество эмоций охватило Брансена. И не последним из них было ощущение тепла с ног до головы, но страстный поцелуй крестьянки был тут ни при чем; его радовало сознание, что простые жители Прайда наслышаны о его поступках и относятся к ним с одобрением.
Воодушевленный и исполненный уверенности в себе Разбойник странствовал по окрестностям города Прай-да, как обычно передвигаясь от одной тени к другой. Но теперь он был не так осторожен, и временами работающие в полях крестьяне окликали его по имени и приветственно махали руками.
Прошло немало времени, пока Брансен добрался до дома Кадайль, на этот раз подойдя к нему со стороны холма. Он издали заметил девушку, пасущую ослика на травянистом склоне позади домика.
Брансен оглянулся по сторонам, заметил несколько запоздалых полевых цветов, торопливо сорвал их и побежал к любимой.
Кадайль едва не выпрыгнула из своих поношенных туфелек, когда случайно повернула голову и увидела, что он стоит совсем рядом, небрежно прислонившись к спине осла.
– Позволь приветствовать тебя, прекрасная госпожа, в этот чудесный день, – произнес Разбойник со своей обычной улыбкой на губах.
Одной рукой он опирался на спину спокойно щипавшего траву животного, а другую держал за спиной.
– Что ты здесь делаешь среди бела дня?
– Неужели ты считаешь, что при солнечном свете я испаряюсь в воздухе? Разве я ночное существо?
– У тебя немного друзей среди солдат лорда Прайди.
– Это не те друзья, которые мне нужны, – ответил Брансен, пожимая плечами.
Затем он наконец вытащил руку из-за спины и протянул букет Кадайль. От удивления ресницы девушки затрепетали, но затем она благодарно улыбнулась и потянулась за цветами. Брансен отдернул руку.
– А поцелуи в уплату?
Улыбка Кадайль исчезла, и девушка шагнула назад.
– Поцелуй? – повторила она. – За мои собственные цветы?
– Почему твои?
– Потому что ты только что собрал их здесь же на холме.
– Откуда ты знаешь?
– На них еще сохранилась свежая земля, и я видела эти цветы по пути сюда. Я специально отвела Дули подальше, чтобы он их не съел. На них так приятно было смотреть из окна перед закатом, а теперь ты лишил меня этой радости.
Слова девушки словно громом поразили Брансена, и на его лице отразилось крайнее уныние, но Кадайль со смехом подскочила ближе и выхватил у него букет.
– Тебя так легко провести, – сказала она, поднося цветы к лицу и вдыхая их аромат.
– Но, моя дорогая госпожа, – возмутился все еще не оправившийся от смущения Брансен. – Я запросил за них плату.
Он шагнул вперед, но Кадайль протестующе вытянула вперед руку.
– Поцелуи не может быть платой. Он дается по желанию. Моему собственному желанию.
Брансен отступил на шаг и внимательно посмотрел на Кадайль.
– Значит, это правда, – сказал он, вздыхая с явным огорчением. – У Кадайль есть другой возлюбленный!
– Что?
– Да, я кое-что слышал. Весь город об этом говорит.
Кадайль протестующе взмахнула рукой.
– Все говорят о Кадайль и хрупком юноше, который работает в монастыре, – настаивал Брансен, довольный своей сообразительностью.
Но лицо Кадайль напряглось, словно от боли.
– Речь идет о существе, которое они прозвали Аистом, – продолжал Брансен, не придавая значения огорчению Кадайль. – Значит, Кадайль любит Аиста!
Его слова сопровождались широкой улыбкой, но ручка Кадайль увесистой оплеухой стерла ее с лица Брансена.
На мгновение Разбойнику показалось, что его сердце разбито. Неужели Кадайль так расстроило одно только упоминание ее имени в связи с бедным Аистом? Но истинная причина ее гнева открылась в последующих словах.
– Никогда не смей таким тоном говорить о несчастном Брансене, – потребовала она. – Не издевайся над ним!
– Я… я не… – попытался ответить Разбойник.
– Я думала, что ты лучше остальных, – возмущалась Кадайль. – Увечья Брансена Гарибонда – не повод для насмешек и, уж конечно, в этом нет его вины. Ты хотел посмеяться, назвав меня его возлюбленной, но я бы ею стала, не сомневайся, будь он здоров.
От этих слов у Брансена чуть не подкосились ноги, а сердце в груди забилось вдвое быстрее.
– Я-то думала, ты не такой, как все, – продолжала Кадайль, не обращая внимания на руку Разбойника на своем плече. – Когда ты дрался с Таркусом Брином и его дружками, когда ты его убил, я считала, что ты это делаешь и ради Брансена, не только ради Кадайль.
– Так и было, – сумел вставить Брансен.
– Но ты смеешься над ним.
– Нет, не смеюсь.
– Как же тебя понимать?
– Я боялся переступить черту в своих ухаживаниях, – на ходу импровизировал Брансен. – И счел необходимым выяснить твое истинное отношение к Аисту,
– Я ненавижу это прозвище. Его зовут Брансен.
Разбойник принял поправку с глубоким поклоном и совершенно искренне задал следующий вопрос:
– Так ты его не любишь?
– Может, и люблю.
– Но ты не выйдешь за него замуж?
– Выйти за Брансена? – скептически переспросила Кадайль. – Он едва может позаботиться о самом себе. Как же ему заботиться о семье? Брансен навсегда останется в монастыре Святого Абеля.
