Что касается тамплиеров, после уничтожения их гнезд в Италии, а теперь и на Востоке они исчезли. Но Эцио знал: тамплиерский вулкан отнюдь не потух. Просто затих на какое-то время. Беспокойные мысли Эцио кружились вокруг восточного мира. Он вспоминал знания, переданные ему Юпитером. Вспоминал далекие континенты, увиденные на висящем глобусе. Какова их судьба, если они действительно существуют на другой стороне Западного моря?
Доган, конечно, не имел напористости Юсуфа, но он был безраздельно предан Кредо ассасина и учился на ходу. Эцио думалось, что со временем Доган станет хорошим Наставником. Мысли самого Эцио были далеки он забот братства. Он уже не знал, во что верит и верит ли вообще. Это открытие занимало его весь обратный путь…
Домой! Но какое место он теперь называл своим домом? Рим? Флоренцию? Прежде дом у него был там, где он действовал. Но настоящего дома у него не было. В глубине сердца он сознавал: прежний этап его жизни подошел к концу. Путешествие в Масиаф и все то, что происходило с ним в подземной библиотеке Альтаира, были завершающими строками. Он сделал все, что смог. Своими усилиями он принес Италии и Востоку мир и стабильность (пусть и не навсегда). Разве теперь он не вправе уделить немного времени себе? Эцио прекрасно понимал, что не становится моложе, но у него еще осталось время, чтобы собрать урожай, если… он отважится на риск.
Наступила середина лета 1512 года. Свой пятьдесят третий день рождения Эцио праздновал с Софией. Срок пребывания в пределах империи, определенный ему Селимом, неуклонно сокращался. На душе у ассасина было мрачно. Тяжело было и на душе у его спутницы. Казалось, они оба несли тяжкую ношу и не знали, как ее сбросить. В честь его дня рождения София приготовила чисто флорентийские кушанья. За salsicce di cinghiale[80] и fettunta[81] последовали carciofini sott’olio[82], которые сменили spaghetti allo scoglio[83] и bistecca alla fiorentina[84]. Далее она подала сухой, качественный сыр пекорино. Лепешки из каштановой муки показались Софии недостаточным десертом, и она добавила к ним brutti ma buoni[85]. А вот выставленное ею вино было все-таки венецианским.
Стол был роскошный и более чем обильный. София наготовила столько, что хватило бы на полдюжины гостей. Эцио добросовестно старался попробовать все, однако София видела, что флорентийское угощение, на которое она потратила немало денег, почти не отвлекло Эцио от невеселых раздумий.
– Что ты намерен делать дальше? – спросила она.
Эцио вздохнул.
– Вернусь в Рим. Моя работа здесь окончена… А ты?
– Наверное, останусь здесь. Продолжу то, чем занималась прежде. Правда, Азиза так умеет торговать книгами, как мне и не снилось.
– Быть может, ты попробуешь заняться чем-нибудь другим?
– Не знаю, решусь ли… одна. Продавать книги – это мне знакомо. Хотя…
– Хотя что?
София посмотрела на него:
– Я узнала, что за пределами книг тоже есть жизнь.
– Так вся жизнь находится за пределами книг.
– Ты говоришь как настоящий ученый!
– Жизнь предшествует книгам. Наоборот не бывает.
София снова посмотрела на него. Сколько еще он будет колебаться? Дойдет ли он вообще до нужного момента? Решится ли? Захочет ли? Последнюю мысль София упорно гнала от себя. Может, ей нужно ему намекнуть? Поехав в Андрианополь одна, она впервые поняла, что́ с нею. Наверняка и Эцио тоже это понял. Они любили друг друга. Так оно и было. Но того, о чем она страстно мечтала, пока еще не произошло.
Они долго сидели молча. Молчание было не только затяжным, но и очень напряженным.
– Ты – более стойкая, чем Азиза. Она до сих пор еще не оправилась после ее пленения людьми Ахмета, – наконец сказал Эцио, наливая им обоим по бокалу соаве[86]. – Она просила узнать у тебя, можно ли ей и дальше работать в лавке.
– А почему это так интересует тебя?
– Для здешних ассасинов твоя лавка могла бы стать превосходным местом сбора сведений… Естественно, помимо ее основного назначения, – поспешил добавить Эцио. – И для Азизы эта работа была бы спокойнее ее прежней роли в братстве. Конечно, если ты…
– А что будет со мной?
Эцио тяжело проглотил слюну.
– Я… я подумал… может, ты…
Он опустился на одно колено.
Ее сердце бешено заколотилось.
80
Местом своего бракосочетания они выбрали Венецию. Дядя Софии служил генеральным викарием церкви Санта-Мария Глориоза дей Фрари в квартале Сан-Поло. Узнав, что отцом Эцио был известный финансист Джованни Аудиторе, дядя искренне благословил их брак и предложил свои услуги по устройству свадьбы. Знакомство Эцио с Пьетро Бембо никак не сказалось на его репутации. Правда, бывший любовник Лукреции Борджиа находился сейчас в Урбино, но и без него именитых гостей на торжестве хватало, включая дожа Леонардо Лоредана и восходящую звезду – молодого художника Тициана Вечеллио. Последний, пораженный красотой Софии и испытывая творческую зависть к ее портрету, написанному Дюрером, предложил молодоженам за символическую плату написать их парный портрет. Это стало его свадебным подношением.
Константинопольское братство ассасинов щедро заплатило Софии за ее лавку. В подземелье, обнаруженном Эцио, ассасины надежно спрятали и замуровали пять масиафских ключей. Азизе было грустно расставаться с Эцио и Софией, и в то же время ее переполняла радость от новой работы.
Молодожены решили погостить в Венеции. София хотела получше узнать город, в котором родилась, но почти не бывала, а также установить дружеские отношения со своими родственниками. Эцио между тем начинал испытывать все большее беспокойство. Клаудия часто писала ему из Рима. Он чувствовал нарастающее нетерпение сестры. Папа Юлий II – давний покровитель ассасинов – сильно болел. Сомневались, доживет ли он до своих шестидесяти девяти лет. Вопрос о преемнике пока не поднимался. Братству требовалось присутствие Эцио в Риме, дабы руководить действиями ассасинов в переходный период, который установится после смерти Юлия.
Эцио это тоже беспокоило, но пока он не делал никаких приготовлений к отъезду.
