— Кто от этого застрахован? Но должен сказать, что из этих деталей получится мало хорошего, если к ним не прикоснутся золотые руки Андрея Яковлевича.
— Значит, эти части, попав к другому, даже отличному скрипичному мастеру, не преобразятся в редкостный инструмент?
— Нет, почему же, скрипка выйдет, но до «Родины» ей будет так же далеко, как, например, гм… гм…
— Как маляру до художника!
— Вот-вот! — воскликнул Савватеев.
— А не собирается ли Андрей Яковлевич отправить портфель к этому же верному человеку?
— Уверен, что нет! Он не станет рисковать и держать всё в одном месте.
Я вспомнил, что советовал Золотницкому отдать красный портфель на хранение архитектору, но мастер отклонил это предложение. А готовые части «Родины» и остатки дерева спрятал у какого-то «верного человека». Из этого вытекает, что скрипичный мастер не так уж сильно доверяет Савватееву.
Признаюсь, меня несколько удивили двусмысленные ответы коллекционера: то он еще не может раскрыть факты, на основании которых предсказал, что красный портфель вернут мастеру; то не вправе назвать «верного человека» — хранителя деталей «Родины»… О чем ни спросишь — молчок, загадка, тайна.
Все это очень подозрительно, и снова напрашивается мысль о причастности Савватеева к таинственным приключениям с портфелем.
На следующее утро я, как и обещал Андрею Яковлевичу, позвонил на квартиру Золотницких. Бабушка, мать Любы, сообщила, что Вова третий день болен, лечит его «докторица» из районной поликлиники, а улучшения нет. Она, мол, сбилась с ног, и обратиться за советом не к кому.
Созвонившись со знакомым детским врачом, я через два часа привез его к Вове. У мальчика было ангина. Врач одобрил предписания докторицы и выписал еще какое-то мудреное пенициллинное полоскание.
Взяв с врача слово, что он заедет через два дня, я проводил его.
И тут бабушка стала отводить душу.
— Беда! Утром за продуктами сходить надо? А с кем мальчика оставить? — Она вздохнула и продолжала: — К Москве ведь я не очень привычная, в Мытищах живу. А молодые — Люба и Миша — задержались. И когда они приедут?..
Я рассказал ей, что был в санатории у Андрея Яковлевича, он молодцом выглядит. Объяснил, как трудно приходится Михаилу Андреевичу и Любови Николаевне: музыканты, разъезжать приходится. Потом предложил ей, пока я им напишу письмо, сходить в аптеку и заказать внуку лекарство. Она дала мне ленинградский адрес Золотницких, собралась уходить, но остановилась в дверях и сказала:
— Вы, голубчик, правильно говорите: что-то неспокойно, трудно стали жить наши молодые. Любаша жаловалась мне, что между Мишей и отцом какой-то раздор пошел. Михаил стал пропадать перед Новым годом по целым дням. Будто что-то написал, пропечатать хочет… Нам, старикам, и не понять!
Она махнула рукой, вздохнула и ушла. А я стал раздумывать над поведением скрипача. Многие ли редакции газет и журналов могут заинтересоваться темой о новом грунте для скрипки? Не было ли его хождение со своей статьей маскировкой дальнейших операций с похищенными вещами?
Я сел сочинять письмо молодым Золотннцким. «Как же можно так поступать с больным стариком, — возмущался я. — Неужели нельзя было выбрать три минуты и написать хотя бы открытку? Даже если это был бы не отец, а много лет живущий за стеной сосед?» Я бранил Золотницких за то, что они ни разу не позвонили домой. В заключение призывал Любу повлиять на мужа и добиться, чтобы он написал письмо отцу…
В это время Вова проснулся, попросил пить, а потом почитать про зверей.
Я разыскал на этажерке книгу с яркими рисунками, полистал ее и начал читать про льва.
— Он кусачий? — спросил мальчишка.
— Да!
Я перевернул страниц пять и стал читать про серну.
— Она кусачая?
— Нет!
— Дядя, почитай сказку!
Я отыскал на этажерке сказки Пушкина, открыл книгу наугад.
Жил-был поп, Толоконный лоб. Пошел поп по базару Посмотреть кой-какого товару. Навстречу ему Балда…
— А балда кусачая?
Тут, на мое счастье, вернулась из аптеки бабушка.
Днем я стал обзванивать по телефону разные редакции и объяснять, что скрипач Михаил Золотницкий уехал на гастроли и просил меня узнать, как обстоит дело с его статьей о грунте для скрипок. Но я запамятовал, в какой орган он ее сдал: кажется, в ваш… Наконец техническая секретарша журнала «Советская музыка» заявила, что статью скрипача они получили тридцатого декабря прошлого года. Она точно помнит — он ее принес в конце рабочего дня.
— Я еще спросила его, какое отношение он имеет к лауреату конкурса смычковых инструментов мастеру Золотницкому, — продолжала она. — Узнав, что это его отец, посоветовала попросить лауреата также поставить подпись под статьей. Он ответил, что тотчас поедет в мастерскую. Статью он сдал мне, у него осталась копия.
Я объяснил, что она находится у меня. И я, по просьбе автора, скоро отредактирую, сокращу ее и пришлю в редакцию.
Значит, скрипач был в редакции около шести часов вечера и, разумеется, не мог быть в мастерской после шести, иначе я видел бы его там. А позднее он был у приятеля, и Люба вызвала его по телефону домой. Если бы он по дороге все-таки заехал в мастерскую, то остановился бы перед опечатанной дверью.
СИНИЙ ХАЛАТ
Я подхожу к описанию последних событий в истории моих добровольных поисков.
Только теперь я понимаю, как трудно из множества противоречивых улик составить истинную картину сложного преступления.
На улице мороз разрумянил щеки прохожих пылающими маками. Девушка в белом халате продавала из плетеной корзинки горячие пирожки. Негры-студенты окружили ее, покупали румяные поджаристые, хрустящие пирожки; обжигая губы, ели их на ходу, пересмеивались.
В этот морозный день я поехал на дом к редакционной машинистке Алле, которую просил перепечатать выправленную мною статью скрипача.
Алла живет недалеко от студии научных фильмов. И, выйдя от нее, я решил зайти на студию и выяснить, как обстоят дела с кинопортретом мастера Золотницкого.
В кабинете Разумова я снова застал лишь одного беловолосого оператора Белкина. Облаченный в синий халат, он возился с кассетами. По его словам, Роман Осипович уехал обедать домой, к своей скрипачке, которая уже стала его женой. Говоря это, оператор с такой поспешностью расстегивал свой синий халат, что отлетела пуговица. Не обращая на это внимания, он снял его… нет, сорвал с себя, скомкал и сунул под чехол, в котором был какой-то съемочный прибор.
— Далеко едете? — спросил я.
— Гоняют с одного конца на другой…
