Ответ доктор Брэмбл начал с загадки.
— Презанятная история с нами тут приключилась, — сказал он. — Мы проводили мониторинг результатов ежегодного Нью-Йоркского марафона 2004 года — сравнивали время финиша участников из разных возрастных групп, — и обнаружили, что начиная с девятнадцати лет бегуны с каждым годом набирают скорость, пока не достигнут пика в двадцать семь, а после двадцати семи они теряют скорость. Вопрос: сколько вам лет, если вы снова побежали с той же скоростью, с какой бегали в девятнадцать?
Х-хе! Я открыл в ноутбуке чистый файл и углубился в расчеты: проходит восемь лет до момента, как вам исполняется двадцать семь, когда вы показываете в беге свое лучшее время. Если вы теряете скорость с той же интенсивностью, с какой ее наращивали, значит, вернетесь к своему девятнадцатилетнему уровню к тридцати шести годам: восемь лет вперед и восемь лет назад. Но я знал: тут есть одна особенность, — и почти не сомневался: вся загвоздка в ответе на вопрос, с одинаковой ли скоростью наши показатели ухудшаются и улучшаются. «Мы, достигнув этой скорости, вероятно, застреваем на ней чуть дольше», — решил я. Халиду Ханноучи было двадцать шесть, когда он установил мировой рекорд в марафонском беге, и в тридцать шесть он все еще сохранял достаточную быстроту, чтобы финишировать в четверке победителей в отборочных соревнованиях к Олимпийским играм в США в 2008 году. За десять лет его время ухудшилось всего на десять минут, несмотря на множество травм. В честь «кривой достижений Ханноучи» я поднял цифру в своем ответе до сорока.
— Сорок… — начал я, но тут же замолчал, заметив, как лицо Брэмбла скривилось от смеха. — Пять, — быстро добавил я. — Думаю, сорок пять.
— Неверно.
— Пятьдесят?
— Нет.
— Ну не может же быть, чтобы пятьдесят пять.
— Вот тут вы правы, — сказал Брэмбл. — Этого не может быть. Точная цифра — шестьдесят четыре.
— Вы это серьезно? Но это же… — Я быстро прикинул в уме. — Это же разница в сорок пять лет, а вы разве не говорили, что подростки не могут обогнать ребят старше себя в три раза?
— Согласен с вами, это поражает, — кивнул Брэмбл. — Назовите мне любой другой вид спорта, где мужики в шестьдесят четыре года соревнуются с теми, кому едва исполнилось девятнадцать. Плавание? Бокс? И близко не стояли. Применительно к нам, людям, в этом и вправду есть что-то сверхъестественное. Мы не только настоящие мастера по части забегов на выносливость, но и способны бежать таким образом невероятно долго. Мы машина, созданная для бега… и эта машина, заметьте, не изнашивается никогда.
Вы перестаете бегать не потому, что становитесь старыми, всегда говорил Дипсийский Демон. Вы становитесь старыми, потому что перестаете бегать.
— Это справедливо для обоих полов, — продолжил доктор Брэмбл. — Женщины показывают те же результаты, что и мужчины.
Это имеет значение — ибо с нами произошло любопытное превращение, когда мы спустились с деревьев: чем более мы очеловечивались, тем меньше оставалось между нами различий. Мужчины и женщины в основном имеют одинаковые размеры — по крайней мере по сравнению с другими приматами: самцы горилл и орангутангов весят в два раза больше, чем их лучшие половины, самцы шимпанзе на добрую треть крупнее самок, но разница в «водоизмещении» среднего человеческого существа мужского пола и среднего человеческого существа женского пола составляет всего-то жалкие 15 процентов. По мере того как эволюционировали, мы избавлялись от своей мускулатуры и становились более гибкими, более готовыми к сотрудничеству… по существу, более «женщинами».
— Женщин как-то всегда недооценивали, — сказал доктор Брэмбл. — В эволюционном смысле их, что называется, «обсчитали». Мы увековечиваем представление, что они сидели кружком и ждали, когда вернутся мужчины с провизией, хотя нет причин, почему бы женщинам тоже не поохотиться.
По правде говоря, было бы странно, если бы женщины не охотились вместе с мужчинами, поскольку именно они по-настоящему нуждаются в мясе. Наибольшую пользу человеческий (в данном случае женский) организм извлекает из белков мяса во время беременности, грудного вскармливания — речь о ребенке — в младенческом возрасте, но тогда почему бы женщинам не подобраться как можно ближе к источнику поставки мясных продуктов? Охотники-собиратели, ведущие кочевой образ жизни, переносят свой лагерь с места на место в соответствии с передвижением стада, и поэтому, вместо того чтобы тащить продукты в лагерь, гораздо разумнее было бы всему лагерю самому подгребать к продуктам питания.
Даже проявлять заботу о детях на ходу не составляет особенного труда, как доказала американская бегунья на сверхдлинные дистанции Кали Семик. Она обожает бегать по горным тропам вокруг города Бенда, штат Орегон, с четырехлетней дочкой Барони, сидящей у нее в рюкзаке. А как быть с новорожденным, спросите вы? Тоже есть прецедент: во время проводимого в 2007 году забега «Хард-рок-100» Эмили Баер обогнала девяносто мужчин и женщин и финишировала восьмой в общем зачете, хотя регулярно останавливалась на каждой станции первой помощи, чтобы покормить грудью сына. Бушмены больше не кочуют, но в Конго среди пигмеев племени мбути все еще бытует традиция равноправной охоты, когда мужья и жены с сетями в руках бок о бок преследуют исполинскую лесную свинью. «Поскольку женщины вполне способны произвести на свет ребенка во время охоты, а потом в то же утро присоединиться к остальным охотящимся, — замечает антрополог Колин Тёрнбулл, проживший несколько лет среди мбути, — матери не видят причин отказываться от полноправного участия в общем деле».
Брэмбл настолько ясно и красочно описал события прошлого, что я тут же представил себе, как отряд охотников — молодых и старых, мужчин и женщин — бодро чешет себе по саванне. Впереди женщины, ведущие к свежим следам, которые они обнаружили, отыскивая подножный корм; следом идут старики: их глаза пристально вглядываются в землю, а сознание переместилось в череп куду, на километр вперед. Наступая им на пятки, бегут подростки, жаждущие впитывать ценные знания. Настоящая сила держится сзади: ребята от двадцати до тридцати, самые сильные бегуны и охотники, наблюдают за ведущими следопытами и берегут силы для отстрела зверя. А замыкают шествие… кто бы вы думали? Кали Семики «от саванны» с детьми и внуками на спине.
Что же все это для нас означает? Ничего, кроме того, что мы бегали как сумасшедшие и держались вместе. Из всех приматов люди наделены самым сильным чувством общности и более всех способны к сотрудничеству; единственной нашей защитой в клыкастом мире была сплоченность, и нет никаких оснований думать, что мы вдруг разбегались во время самого важного для нас дела — поисков пищи. Я вспомнил, что индейцы сери сказали Скотту Кэррьеру, после того как закончились времена их охоты преследованием. «Раньше было лучше, — посетовал старейшина сети. — Мы все делали как одна семья. Вся община была семьей. У нас все было общее, и мы действовали сообща. Но теперь слишком много споров и ссор, каждый сам за себя».
Бег не просто сделал сери народом. Как позднее понял тренер Джо Виджил на примере собственных спортсменов, он сделал их лучшими как людей.
