Лейтенант кивнул, несколько озадаченный таким резким поворотом темы (он, однако же, при смене курса даже виду не подал).
— Начну, пожалуй, с того, что я здесь уже не впервые…
* * *
Когда его рассказ подошел к своему логическому завершению, Илза словно уменьшилась в размерах под частыми и не слишком дружелюбными взглядами спецназовцев, без движения внимавших всем перипетиям, взлетам и падениям, поворотам и переворотам в истории Панкрата.
Суворин не мог видеть ее лицо — она прятала его в коленях.
— И вот я ее нашел, — его голос хлестнул плетью. — Вот она, здесь, рядом, а я не могу отомстить за свою погибшую невесту по той простой причине, что ни один из вас не умеет управляться с вертолетом…
Его речь была внезапно прервана очень громким стоном, донесшимся из кабины винтокрыла. Рашиду так и не сняли кляп, поэтому сейчас он мог общаться лишь с помощью нечленораздельных звуков различной высоты и протяжности.
— Ладно, много чести для нашей… — Панкрат запнулся, подыскивая слово. — К черту болтовню, в общем — пора браться за дело.
Он встал, даже не собираясь благодарить Илзу за еду, и оставил спецназовцев, заметно ошеломленных его рассказом, сидеть у догоревшего костра. Быстрым шагом он подошел к вертолету, забрался в салон и без особых церемоний, за ноги, вытащил из него Рашида Усманова. Освободив рот чеченца от кляпа, Суворин первым делом услышал выстраданную (чувствовалось!) мольбу:
— Слушай, отлить хочу… Ну, будь человеком, руки хоть развяжи.
Панкрат улыбнулся. По-доброму, мягко, от души.
— Чепрагин! — позвал. — Подай ноутбук, если тебе не трудно.
Не прошло и десяти секунд, как лейтенант возник рядом, держа в руках плоский чемоданчик, слегка деформированный с одной стороны.
— Отличная вещь, — Суворин погладил матово блестящий черный корпус. — Огромные нагрузки выдерживает. С горы в ущелье сорвался, в салоне джипа горел — и ничего…
Он включил компьютер и запустил операционную систему.
— Уцелел, — повторил он, глядя, как появляются на экране значки приложений. — Ты его искал, да? Почему-то мне кажется, что его.
Взгляд Рашида на мгновение полыхнул ненавистью, но он тут же опустил выдававшие его состояние глаза.
— Так вот, мне нужен пароль, — меланхолично произнес Панкрат, вынимая из кармана сигареты и закуривая. — Слово такое, которое откроет этот ларчик. А потом ты, — и он ткнул в грудь чеченца пальцем, — расскажешь мне, в какие игры “освободители” Ичкерии играют с российскими спецслужбами…
— Черта с два, — ответил Усманов, не дождавшись, когда Суворин закончит.
— Тогда писай, — равнодушно пожал плечами тот. — Ты же хотел облегчиться, не правда ли? Так давай, не снимая штанов. И твоя бывшая соратница наглядится, как такой красавец-мужчина…
Лицо кавказца исказилось.
— Сука! — выпалил он, багровея на глазах. — Да как ты вообще могла, сука? Эх, надо было мне тебя в свое время отдать солдатам, когда те просили!..
Он впился взглядом в сидевшую у костра Илзу. Так, словно хотел насквозь пронзить ее теми молниями, которые метал из своих антрацитовых глаз.
Но от этого занятия его тут же отвлекли более насущные нужды.
— Послушай, не позорь… — скривившись, как от зубной боли, просил он. — Хоть руки освободи… Суворин снова улыбнулся.
— Пароль, — вежливо потребовал он. — Иначе будешь делать пи-пи через тканевый фильтр. Штаны, то бишь.
Рашид застонал, сжимая бедра.
— Дай отлить сначала… — наконец выговорил он. Панкрат отрицательно покачал головой.
— Пароль. Утром — деньги, вечером — стулья. Последнюю цитату Усманов, конечно же, не понял, но требование Суворина уяснил четко.
— “Джохар”, — краснея от натуги, произнес он. — И три единицы.
Панкрат пробежал пальцами по клавиатуре, вводя пароль по требованию программы. На какую-то долю мгновения у него возникло ощущение, что Рашид его обманул, но тут раздался негромкий писк и на экране появилась надпись “Access granted”. Затем экран мигнул, и по нему побежали цифробуквенные комбинации. Буквы были латинскими, цифры — самыми что ни на есть обычными.
— Молодец! — Суворин с оттяжкой хлопнул боевика по плечу, от чего тот присел с мученическим выражением лица. — Заслужил, заслужил.
С этими словами он ножом вспорол веревки на запястьях Усманова.
— А что это за цифры, кстати? Буквы еще какие-то… — поинтересовался Суворин у Рашида, развернувшегося ко всем спиной и начавшего отливать, о чем возвестило громкое журчание струи.
Тот не отвечал, всецело погрузившись в такой желанный в последние сутки для него процесс отправления одной из основных физиологических потребностей. Суворин, ожидая, когда он закончит, закурил и отошел к костру.
Илза уже прибралась — вылила остатки супа в уголья, которые в свою очередь засыпала песком и заложила дерном, предусмотрительно нарезанным широкими полосами. Управившись “по хозяйству”, она села на вещмешок под деревом, спиной оперевшись о ствол. Между ней и спецназовцами, до этого непонимающе глядевшими на “выверты” Суворина, после его рассказа возникла какая-то враждебная холодность. Оружия у нее не было — Панкрат отобрал у наемницы “ингрем” сразу же, как только увидел, кто скрывается под маской, и пришел в себя после первого шока. Она сидела, прикрыв глаза, под которыми темнели большие круги, и, кажется, дремала. А может быть, внимательно слушала и следила за происходящим из-под полуопущенных век…
Суворин отчего-то чувствовал себя неловко и сам на себя за эту неловкость, не к месту проявившуюся, злился. Не было у него никаких причин для того, чтобы отнимать у Илзы оружие. Свои намерения она ясно продемонстрировала уже тем, что спасла его, Панкрата, от верной гибели и выкрала этого чертова Рашида. Какие еще нужны верительные грамоты? Это с одной стороны, думал Панкрат. А с другой — руки этой женщины, еще молодой и привлекательной внешне (лет тридцать, не больше), по самые плечи в крови российских солдат.
Она убила Ирину… Суворин всегда помнил об этом и, когда думал о этом, начинал сожалеть о том, что не позволил в тот раз “охотникам” разгуляться. Его рука сама тянулась к оружию, и больших трудов стоило успокоить себя, “заговорить” жажду мести обещаниями типа “как только, так сразу”. Илза чувствовала это, и он часто ловил на себе ее испуганный взгляд.
Что могло привести ее, белую женщину, к чеченским бандитам? Он тщетно пытался ответить на этот вопрос сам себе, не желая прямо спросить об этом у Илзы. Он вообще не хотел с ней заговаривать о чем бы то ни было.
Тривиальные причины вроде “срубить капусты” не выдерживали никакой критики. Где-то на подсознательном уровне Панкрат ощущал, что не все так просто, не одними деньгами (а может быть, и вообще не ими) объясняется такой поворот дела. По опыту он знал, что если человек продается, то это навсегда, и хозяина сменить способен лишь при условии, что новый заплатит больше.
