— Анна Ивановна во всем созналась! — радостно доложила свидетельница Костенок, а сердце мое упало и закатилось под плинтус.
Если маляра Пономарева убила из ревности пенсионерка Смирнова, то все мое построение ни к черту не годилось.
Галина Николаевна продолжала:
— И мы вместе поняли. Это хозяева убили Степана Степаныча. Чтобы не платить деньги. Понимаете, он нарочно затягивал ремонтно-строительные работы. Он уничтожил простенок между ванной и туалетом. Собственной волей! Его никто не просил. Видимо, он так сделал для удорожания процесса и закупки новых материалов. Это, конечно, непорядочно. — Галина Николаевна протяжно вздохнула. — Но мы считаем, что убивать за это жестоко. Вчера как раз по телевизору показывали, как дедушка убил бабушку за полстакана самогона, и мы подумали…
— Так в чем созналась Анна Ивановна?
— Ну… — Костенок замялась, а я представила себе, как зарумянились ее сухие щечки. — Ну… Она им сама позвонила. Хозяевам. И не подумайте, что доносила. Он просто хотел поменять трубы. А в этом вопросе нежелательно было прыгать через голову. Аня узнала у девочек из бригады телефон и позвонила спросить разрешения. А там — слово за слово. В общем, она хотела им понравиться и сообщила, что маляр самоуправствует… И что ей теперь будет? Вы только поймите — она раскаялась. И партия за нее просит. Посодействуйте, Христа ради…
— Да-да, — сказала я. — Конечно. Спасибо большое. Увидимся.
Положив трубку на рычаг, я снова удивилась своей способности правильно распознавать врагов. Ай да Миша, ай да молодец! Теперь он не выкрутится! Ни за что! Как странно он в свое время понял поговорку «копейка рубль бережет». Нет, я, разумеется, тоже за режим строжайшей экономии, но не ценой жизни работников! А может, Миша учится у государства? Например, если не платить учителям, врачам, военным зарплату и дать им спокойно умереть от голода, сколько же это можно сэкономить! Масштабно мыслит этот подлец Миша. Я не удивлюсь, если через год-другой он сядет где-нибудь в законодательном собрании. Ничего, сядет, только в другом месте.
И кстати, о любви… Я тяжело вздохнула и собралась утешить бабушку. Ее внук Гена убивал только своих любовниц и только по одному ему известным интимным причинам. Во всяком случае, в патологической жадности его обвинить трудно. Плюс Луизиана — это вообще из соображений семейной безопасности. Я тихонько постучала в ванную и попросила Тошкина немедленно меня впустить. И что ответил этот негодяй? Он сказал следующее:
— Надя, извини, но я стесняюсь!
Ага, разбрасывать по супружеской постели крошки от булочек, по всем квартирным креслам — свои штаны, а по ковролину грязные носки он не стесняется! А тут — кадетский корпус в одной закрытой ванной. Ничего. Когда-нибудь-то он выйдет. А при таком поведении прямо у двери его буду ждать не я, а любовно собранные чемоданы!
— Аглаида Карповна, что вы хотели найти в моей сумке? — что есть мочи заорала я.
Пусть все слышат, пусть все знают. Пусть… Пусть я в доме не хозяйка, но мозговой центр — это точно.
— Мама, в твоей сумке можно найти только болячку себе на голову, — отозвалась из детской Анька.
— Точно, и всей семье, — раздраженно заявил стоявший в дверях кабинета Яша. — Надя, ну не лезь ты, за ради всего святого. Кушать лучше пойдем. Довела всех, — добавил он тише. — Дима вон утопиться готов, Аглаида слезами умывается. Не стыдно?
— Нет.
Я гордо мотнула волосами. Как жаль, что я не бью своих бывших мужей. Этот Яша давно просит. Очень просит.
— Боже! — простонал Яша. — Это невыносимо. Невозможно. Не стой столбом, иди открывай. И где ты набралась такого хамства?
У Яши была какая-то странная реакция на звонки в дверь. Я, конечно, понимала его нежелание делиться моей жилплощадью, но ради справедливости — одним человеком больше, одним человеком меньше — какая теперь-то разница? И если я такая плохая, почему они все ко мне липнут?
— Кто там? — демонстративно спросила я.
— Владимир Игнатьевич, — ответил голос, приглушенный стальной дверью. — Надя, нам надо поговорить. Я жду тебя в машине. Внизу. Только срочно!
Да, случилось нечто поистине неординарное. Во-первых, он не назвал свою груду железа красивой импортной фамилией «форд», во-вторых, не пожалел бензина, чтобы приехать сюда, в-третьих, он не мой родственник, а этого водоплавающего прокурора и маниакальной шмональщицы Аглаиды. Я пожала плечами, надушилась, подкрасила ресницы, подкрутила волосы, сделала легкий массаж подбородка, подпилила четыре ногтя и мгновенно спустилась к подъезду.
— Садись в машину, сильно не хлопай. Осторожно! — взмолился Владимир Игнатьевич, когда я автоматически дернула на себя пепельницу. — В моей машине не курят. А, ладно… Уже все равно… Значит, так, Надя. Я видел его. И ту девицу — нимфетку Лолиту. И на суде скажу, что видел его последним. Я, а не Катя. Ясно?
— Ясно, — покорно кивнула я.
— Попробуй его убедить, — попросил Лойола, стараясь не смотреть мне в глаза.
— Кого? Диму?
— Диму, Диму. У тебя получится. — Он тяжело вздохнул и замолчал.
При всех недостатках Владимира Игнатьевича, он всегда был человеком последовательным. На первом месте у него были деньги, на втором-пятом тоже. А ниже по шкале его ценностей я никогда не спускалась. Выходит, что на шестом сидела Катя? Надо же! Я улыбнулась — Лойола не предлагал мне повышения по службе, взятку в виде места литературного редактора, просто его долларов за вредность предприятия. Он не предлагал мне ничего, тем самым признавая наше равноправное партнерство. Хочу — сделаю, не хочу — останемся друзьями. Он миллионер-газетчик, я безработная городская достопримечательность.
— А нимфетка была с ним, с Федором?
— Со мной, пряталась за углом. Не знаю, за что ее Гена убил, но в детстве она тоже была влюблена в Федю. Как все. Они все были в него влюблены.
Мой шеф активно оперировал устаревшими понятиями. Мне не хотелось его разочаровывать, и я не уточняла, что по нынешним временам такая влюбленность имеет очень определенное и почти медицинское название — секс.
— Слушай, родственник, так ты Федю и убил? Скажи сразу — и картинка оживет. Без твоего признания она не складывается. Мы опять будем считать, что он пропал без вести… Нехорошо же, и бабушка не зря приехала. Или… — Меня в который уж раз за день осенила гениальная догадка. — Или ты покрываешь Катю?
— Без комментариев, — процедил набивший руку на чужих интервью Лойола. — Без комментариев. Только то, что сказал. То и повторю на суде. Все.
Он повернул ключи в замке, машина дрогнула.
— Мы поедем, мы помчимся? — с надеждой спросила я. Так неохота было возвращаться домой.
— Нет. Кстати, статья твоя понравилась. Я продал им полосу.
— А мне, как обычно, пособие по безработице?
— Да, в пределах наших расценок. Я еще хочу высчитать с тебя за моральный ущерб. За отличное в кавычках поведение при заказчиках, — сухо обронил Лойола.
