Манчестер, Стюарт-стрит, Национальный Центр велосипедного спорта 14.05
Том ждал Зою в своем кабинете под велодромом. Она очень долго мылась под душем, и Том ее не винил. Ей нужно было смыть с себя два десятилетия велогонок.
Том дозвонился до Джека, и тот сказал ему, что Софи – в послеоперационной палате и очень слаба. Сейчас Том старался об этом не думать. Ему нужно было сосредоточиться на том, что важнее для его спортсменки.
– Моя спортсменка, – произнес он вслух и ощутил звук этих слов в мертвом воздухе своего тесного кабинета.
Если только Зоя пожелает продолжить занятия спортом на уровне чуть пониже – а Том с трудом мог себе представить ее снова выступающей на национальных чемпионатах или чемпионатах Северо-Запада, – то она, пожалуй, больше не будет ничьей спортсменкой. Что можно сказать такой женщине, как Зоя, если больше никто не платит тебе за это? Как ее тренер, Том всегда знал, что ей посоветовать. Было легко и просто помогать Зое, когда значение имела быстрота вращения педалей или то, сколько белка она должна съесть за неделю до соревнований. Теперь, когда целью стала реальная жизнь, ей будет проще всего проиграть. Она станет беспомощной в мире, где победа редко бывает окончательной и бесповоротной, а поражение часто может быть оспорено.
Так что же ей сказать? Он не мог защитить ее так, как тогда, когда ей было всего девятнадцать. Он поселил ее у себя после недели, которую она провела в больнице рядом с травмированным Джеком. Он готовил Зое еду, говорил с ней о велосипедном спорте, а потом, когда она решила, что ей не суждено остаться с Джеком, уговорил задержаться еще на неделю и пытался прочистить Зое мозги. Он заботился о ней, как мог, и с тех пор между ними возникла невидимая связь.
А теперь… Как он может помочь ей теперь? Хотелось предложить ей снова пожить у него, но он не решался об этом сказать. Она могла вообразить, что он влюблен, что он – одинокий старик, который боится до конца своих дней остаться без каких-либо обязательств по отношению к ней. И она была бы, конечно, права – женщины всегда правы, но, пожалуй, «любовь» – не то слово. Ты не мог позволить себе влюбленность в тридцатидвухлетнюю женщину, беспечно родившись в тысяча девятьсот сорок шестом году. Нет, это была не любовь. Просто без Зои бесконечные дни превратятся в морских львов в зоопарке, взбирающихся на подиум и хлопающих мягкими плавниками, чтобы вызвать в ответ аплодисменты. «Наверное, надо этому научиться, – подумал Том. – Некоторым удается. Может быть, поупражняюсь и я и, пропустив бокал красного вина, добьюсь успеха».
Зоя вошла в кабинет, побледневшая от печали. Она даже ростом вдруг стала ниже.
– Чаю? – предложил Том, совершенно не представляя, что ей сказать.
Зоя кивнула и села к столу на вертящееся кресло, а он налил чаю ей и себе.
– Я горжусь тобой, – начал он. – То, что ты сегодня сделала на треке, – лучшее, на что способен спортсмен. Никогда я такого не видел.
– А я теперь об этом жалею.
– Но ты же только человек. Это естественно. Зоя вяло улыбнулась, и они стали пить чай.
– Что теперь делать, Том? – спросила Зоя. Том достал из ящика стола блокнот и ручку.
– Давай составим список, ладно? Сначала нужно поговорить с руководством федерации и придумать для тебя работу – может быть, тренерскую. Потом подготовим пресс-релиз. Но до этого ты, вероятно, захочешь переговорить со своими спонсорами и агентом. Потом нам понадобится…
– Прекрати, – тихо сказала Зоя, поставила чашку на стол и прижала руки ко лбу. – Я не о том, чем я буду заниматься. Что мне делать со своей жизнью?
Том моргнул.
– Жизнь – очень емкое слово, правда? Давай-ка разделим его на части. Давай возьмем тот уровень, вокруг которого мы сможем строить планы, ну, например месяц или неделю, и будем относиться к этим модулям почти как к тренировочному плану…
Том увлекся и начал жестикулировать, очерчивая послушные единицы времени в душном воздухе кабинета.
Его голос сорвался, когда он увидел, как на него смотрит Зоя.
– Я проиграла всего тысячную долю секунды, – сказала она. – Так что не говори мне про недели и месяцы.
Том положил блокнот с ручкой на стол, так и не сделав ни одной записи.
Зоя все смотрела на него. Ее колени нервно подрагивали, а взгляд был пристальным и пытливым.
– У тебя ведь был ребенок, верно? Том кивнул.
– И до сих пор где-то есть. Его зовут Мэтью. Я его не видел… лет двадцать.
– За все годы нашего знакомства ты ни разу об этом не говорил.
– А мы вообще никогда не говорили обо мне. Том улыбнулся, а Зоя – нет.
– Тебе когда-нибудь снятся такие сны, – говорила она, – будто ты на улице потерял ребенка, все ищешь его – а сон все тянется, тянется, – а находишь только его туфельки?
Улыбка на губах Тома угасла. Он молча смотрел на Зою.
– Треклятые детские туфельки, Том. Иногда они до краев полны крови. Так полны, что, когда ты осторожно прикасаешься к ним, кровь переливается через край и попадает на твои пальцы. Не снится тебе такое?
– Слушай, Зоя, – вымолвил Том. – Что же все-таки с тобой произошло? Ты когда-нибудь мне расскажешь?
Зоя его словно не слышала.
– Мне этот сон снится почти каждую ночь, – продолжала она. – А в другие ночи за мной кто-то гонится. Вот почему я боюсь оставаться одна. Скажи, тебе никогда не бывает страшно?
Том посмотрел на свои руки.
– Ко всему привыкаешь. Зоя судорожно вздохнула.
– Я – нет! Мне помогали только гонки. Лишь во время гонки я не могу думать ни о чем другом.
– Ладно, – сказал Том. – Давай попробуем над этим поработать. Давай поищем причины, из-за которых ты видишь плохие сны, и разработаем стратегию борьбы с ними.
Зоя коротко рассмеялась – визгливо и нервно.
– Причина – живой человек. Думаешь, стоит стукнуть его по башке?
– Даже не шути на эту тему. Зоя отвела взгляд.
– Меньше всего я хочу остаться в живых. Я все время рискую. Езжу на велике по встречной полосе. Смотрю вниз с крыши своего дома, наклоняюсь и…
– И что?
Зоя вернулась взглядом к Тому. Ее глаза блестели, мышцы лица напряглись.
– Ты в состоянии помочь мне вернуть мою дочь? Сможешь помочь мне вернуть Софи?
Том сделал глоток чаю и аккуратно поставил чашку на стол.
– Такие вопросы вообще-то тренеру не задают. Зоя провела пальцами по его запястью.
– Я тебя не как тренера спрашиваю.
Тому пришлось сражаться с трепетом, пробежавшим по его руке и предплечью. Импульс добрался до позвоночника, разбежался по сложной матрице центральной нервной системы и преобразился в резкую боль, почти неотличимую от желания.
