— Странно, что я не все правильно помню, мне как-то по-другому тогда представлялось, наверно, я была в состоянии аффекта.
— Да уж! — буркнул Пестов.
Тут я увидела, что кроткая Леночка тоже умеет гневаться и возмущаться:
— Как вам не стыдно! Что вы бурчите?! Она вам жизнь спасла!
— Вот именно. Полезла в самое пекло. Зачем, кто тебя просил? А если бы тебя убили?
— Что бы было, если бы меня убили? Да ничего, я ведь нигде не числюсь, меня нет в списках живых. И не кривитесь, пожалуйста. Вы же сами узнавали — нет в Москве такой Александры Бахметьевой и в Архангельске нет. Меня уже год назад убили, по недоразумению еще живу. А если бы я не влезла и вас бы убили, что сталось бы с Валериком, с Ниной Федоровной? Кто бы оплачивал клинику Маринки? И что было бы с Леночкой, которая любит вас, не знаю только за что?
Илья вмешался и снизил мой эмоциональный накал своим вопросом:
— А ты сама его разве не любишь?
— Все совсем не так, как ты думаешь, — отмахнулась я и продолжила: — Вы грубиян, бабник и наглец, но, тем не менее, всем нужны. Вы это прекрасно знаете, пользуетесь этим, а еще орете на меня! — И совсем неожиданно для всех, а больше всего для самой себя, я расплакалась.
Пестов изумился:
— Ася! Что с тобой? Не надо, девочка, успокойся, ты же никогда не плачешь.
— Это я раньше никогда не плакала, а теперь буду, — пообещала я, разливаясь в три ручья и прижимаясь к Илье, он обнимал меня и тихонько покачивал, словно баюкал.
— Нервное истощение, — вполголоса сказал он про кого-то.
— Ей надо лежать, давайте ее уложим и врача позовем! — взмолилась Леночка.
— Да, да, сейчас, — рассеянно отозвался Пестов, — но пока еще длится этот момент истины, я хотел бы задать один важный вопрос. Ты слушаешь меня?
Я кивнула.
— Ты сказала, что тебя убили год назад, вспомни: кто тебя убил и как именно тебя убивали, вспомни!
Илья вздрогнул и удивленно уставился на Пестова. У Леночки округлились глаза и задрожала нижняя губа. Я нервно облизала губы и отвела взгляд, почему-то мне не хотелось об этом говорить, но он смотрел так пристально, словно выманивал из меня признание.
— Меня утопили, — сказала я тихо и добавила уже погромче: — Утопили в ванне. Из было двое, Юлька и Костик, мои друзья детства, я захлебывалась, а Юлька кричала надо мной: «Ненавижу тебя, ненавижу!» — Я перевела дыхание и задрожала.
Илья прижался сильнее, его тепло согревало меня. По лицу Леночки потекли слезы, она растерянно смотрела на меня. А Пестов выглядел так, словно из него, как из надувного шарика, вышел весь воздух.
— Значит, ты все-таки вспомнила. Ну теперь вспомнишь все.
— Нет, ничего я не вспомнила, но мне это часто снится, а последний сон был такой отчетливый, и Юлькин голос кричал: «Ненавижу!»
Разочарование проступило на лице Пестова, и он раздраженно махнул рукой.
— Я думал, что ты вспомнила, а сон — это все ерунда, это не важно!
— Как вы до сих пор не поймете, что все в жизни важно. Я вот чувствовала про Нору, говорила вам, а вы отмахнулись. А ведь это нас она выдала, она?
— Она, — кивнул удрученно Пестов, — по телефону позвонила, да еще и дверь боковую открыла, вот ведь фурия!
— А ваш Анатолий смеялся надо мной. Что он теперь говорит?
— Ничего, к сожалению, не говорит, его первым убили. Но мы замучили тебя, отдыхай, сейчас врач придет. Пойдем, Леночка, не плачь!
Мы прожили в этом доме еще два долгих томительных дня, я чувствовала себя достаточно хорошо, но мне здесь было тошно. Илья как мог скрашивал мою жизнь, но ему и самому было не по себе, он думал о том, что делается на фирме во время его долгого отсутствия. Я пробовала обсудить с ним дела фирмы и роль Германа в них, но он решительно отказался говорить об этом. О моих делах он тоже не расспрашивал, хотя я видела, что загадка происшедшего со мной не давала ему покоя.
Вечером мы включили телевизор. Я смотрела новости и вдруг увидела на экране фотографию Михаила Ефремовича. Дикторша с печалью во взоре перечисляла заслуги невинно убиенного. Получалось, что всем от покойного было одно добро, всем он помогал. Я понимала, что она всего лишь читает чужой текст, но смотрела на нее с неудовольствием. Но потом в мою голову закралась мысль, что, спроси всех сидящих в этой комнате о Пестове, все скажут только хорошее, а у него ведь тоже рыльце в пушку, и наверняка есть люди, которых он обидел. Закончив перечисление заслуг покойного, красотка исчезла с экрана. Вместо нее появился бойкий молодой человек на фоне какого-то двора и, захлебываясь от непонятного восторга, стал рассказывать, как, по словам очевидцев, было дело. Камера показала крупным планом пятно на асфальте, надо полагать, именно на этом месте лежало тело. Сейчас по этому месту расхаживала ворона, наклоняя голову и косясь на людей, мне даже показалось, что она позирует перед камерой. Потом показали очевидцев, их было трое, и все говорили разное, сходились лишь в одном — киллером была женщина невысокого роста. Еще выступил какой-то милицейский чин, напустил туману и вдруг неожиданно заключил: имеются некоторые основания считать, Что убийство не заказное, а бытовое, на почве ревности. Я выключила телевизор и, повернувшись, вопросила всех и никого:
— Вот это да! Как он смог такое сделать?
— Кто? — спросила Леночка.
— Что именно? — спросил Илья.
Вопрос Леночки был наивен, его я проигнорировала, а Илье ответила:
— Чтобы это выглядело как бытовуха.
Говоря об убийстве, я совсем упустила из виду, что, кроме меня, никто из сидящих здесь не имеет понятия, чьи люди напали на нас несколько дней назад.
Пестов появился к ужину и объявил, что завтра мы все возвращаемся в город. Потом он подошел к Наташе и попросил пожить некоторое время у них. Наташа заколебалась, но потом наклонила голову в знак согласия.
Мы вернулись утром на нескольких машинах, по дороге я просила Илью быть как можно более осмотрительным. Он уже не волновался обо мне, не звал к себе пожить, как и я не звала его, мы даже не договорились о встрече, просто сказали, что будем звонить друг другу. Беда нас сблизила, а жизнь тихо, но неуклонно разводила в разные стороны.
В день возвращения были похороны Сергея Львовича, с ними по каким-то причинам пришлось задержаться. Я не пошла туда, не пошла и Наташа: врач настоятельно советовал ей посидеть какое-то время дома; мне показалось, что она была даже рада совету врача. На работу я в этот день не пошла, надо было навести порядок в квартире. После уборки, усталая, но довольная, я заварила себе свежего чая. Ко мне зашла Наташа, сказала, что ей не по себе и лучше бы ей было поехать на похороны.
— Ты пришла в самый раз, я заварила свежего жасминового чая. Попьем чайку, поболтаем.
