Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Я молчал, ожидая продолжения. Андреа, казалось, подбирала нужные слова, теребя ниточку на блузке.
– Я знаю лишь то немногое, что он рассказывал, – произнесла она. – Дэниэл говорил, что его родители умерли и он жил где-то в этих местах в семье своего сводного брата, но в конце концов они потеряли ферму и переехали в Ноксвилл, в Теннесси. Какое-то время они жили в трейлере, а потом брата за что-то арестовали, и Дэниэл оказался в приюте. Он неплохо закончил школу и получил стипендию на обучение в Теннессийском университете. Мы начали встречаться на последнем курсе – мы оба учились на факультете международных отношений. Через несколько месяцев после выпуска, прежде чем вступить в Корпус мира, мы поженились. Вот и все, что я знаю. Я уже сказала, Дэниэл редко вспоминал детство – похоже, ему жилось нелегко, и, наверное, он не хотел лишний раз ворошить прошлое.
Я попытался вообразить себе жизненный путь Дэниэла.
– Каким он был?
– Дэниэл? Он был… невероятно умным и добрым, но очень настойчивым. Впрочем, он ни на кого не сердился. Просто, похоже, Дэниэл уже повидал в жизни самое худшее и очень хотел, чтобы это не повторилось. Он обладал несомненной харизмой – людей так и тянуло к нему. Мы провели два года в Камбодже, в составе Корпуса мира, затем его пригласили в «Общий путь», а я работала в клинике для бедных. Мы купили маленький домик и собирались завести детей, но примерно через год поняли, что городская жизнь не для нас. Тогда мы продали имущество и устроились работать в организацию по правам человека, в Найроби. Мы прожили там семь лет, и Дэниэл был счастлив как никогда, как будто наконец обрел истинный смысл жизни. Он разъезжал по десяткам стран и занимался различными проектами. Он верил, что меняет мир к лучшему…
Женщина посмотрела в окно и ненадолго замолчала. Когда она заговорила вновь, в ее голосе звучали удивление и грусть.
– Он был… такой умный и любознательный. Очень много читал. Несмотря на молодость, Дэниэл вполне мог стать исполнительным директором организации и наверняка бы справился. Он умер в тридцать четыре года… – Андреа покачала головой. – После этого Африка стала для меня чужой, и я вернулась на родину.
Я тщетно пытался сопоставить образ взрослого Дэниэла с оборванным деревенским мальчиком, который учил уроки, сидя у нас за кухонным столом. Но в душе я знал, что Рут гордилась бы тем, каким он стал.
– Значит, вы снова вышли замуж?
– Двенадцать лет тому назад. – Она улыбнулась. – У нас двое детей. Точнее, это мои пасынки. Мой муж – хирург-ортопед. Я живу в Нэшвилле.
– И вы проделали такой путь, чтобы отдать мне картину?
– Мои родители переехали в Миртл-Бич – мы как раз собирались их навестить. Мой муж ждет в кофейне в городе, так что, наверное, я скоро пойду. Простите, что так ворвалась, – я знаю, вам нелегко. Но выбросить картину было нельзя, поэтому я принялась искать имя вашей жены в Интернете и увидела некролог. Когда мы поехали к родителям, ваш дом оказался как раз по пути.
Я понятия не имел, чего ожидать, но, когда я снял коричневую оберточную бумагу, у меня перехватило дыхание. Передо мной был портрет Рут – детский незатейливый рисунок, с неуверенными линиями и нарушенными пропорциями, но Дэниэлу удалось поймать улыбку и взгляд с удивительной точностью. Я видел страсть и радостное оживление, которые всегда отличали Рут, и загадку, которая неизменно меня зачаровывала, хоть мы и прожили вместе столько лет. Я провел пальцем по нарисованным губам и щекам…
– Почему… – И больше я ничего не сумел сказать.
– На обороте, – негромко произнесла Андреа.
Перевернув рисунок, я увидел фотографию Рут и Дэниэла, которую сделал давным-давно. Она пожелтела от старости и закручивалась по краям. Я оторвал снимок и долго смотрел на него.
– На обороте, – повторила Андреа, касаясь моей руки.
Я перевернул фотографию и прочел надпись, сделанную аккуратным почерком.
Рут Левинсон. Третий класс. Она верит в меня, и я смогу стать кем угодно, когда вырасту. Я смогу даже изменить мир.
Меня захлестнули эмоции, в голове не было мыслей. Не помню, о чем конкретно мы говорили. Но когда Андреа собралась уходить, она повернулась ко мне, стоя на пороге.
– Не знаю, где Дэниэл держал этот рисунок в приюте, но в колледже он висел на стене прямо над столом. Других личных вещей у него не было. После колледжа Дэниэл взял рисунок с собой в Камбоджу, потом привез обратно в Штаты. Он боялся, что с портретом что-нибудь случится в Африке. Поэтому он оставил его на родине. И жалел об этом. Дэниэл говорил, что он ему дороже всего на свете. Лишь когда я обнаружила на обороте фотографию, то в полной мере поняла, что он имел в виду.
Рут, сидя в машине, молчит. Я знаю, что она хочет знать про Дэниэла больше, но тогда я не додумался расспросить Андреа как следует. И теперь жалею об этом, потому что с тех пор мы больше не виделись. Как Дэниэл в 1963 году, она исчезла из моей жизни.
– Ты повесил рисунок над камином, – наконец говорит Рут. – А потом забрал другие картины со склада, часть развесил по всему дому, часть сложил в комнатах…
– Я хотел их видеть. Хотел снова вспоминать. Хотел видеть тебя…
Рут молчит, и я понимаю, о чем она думает. Она отдала бы все, чтобы повидать Дэниэла, увидеть его глазами его жены. После того как я прочел письмо жены и повесил на стену портрет, депрессия день за днем начала отступать. Я стал регулярно питаться. Понадобилось около года, чтобы набрать потерянный вес, но моя жизнь вошла в привычную колею. В первый год после смерти Рут случилось еще одно чудо – третье за один трагический год, – и оно тоже помогло мне обрести почву под ногами.
Меня посетил еще один незваный гость – на сей раз бывшая ученица Рут, по имени Жаклин, которая хотела выразить свои соболезнования. Хотя я ее и не помнил, она тоже хотела поговорить. Она рассказала, как много значила для нее Рут, и, прежде чем уйти, показала статью для местной газеты, написанную в память о Рут. Статья была одновременно хвалебная и искренняя, и, когда она была напечатана, в мой дом словно через открывшиеся шлюзы хлынул поток бывших учеников. Линдси, Мадлен, Эрик, Пит и многие другие, о существовании большинства из которых я никогда не подозревал. Они приходили в самые неожиданные моменты и делились воспоминаниями о моей жене.
Благодаря этому я понял, что Рут, как ключ, открывала скрытые в людях возможности. И я был лишь первым из них.
Годы после смерти Рут, как мне иногда кажется, можно разделить на четыре периода. Сначала депрессия и восстановление, затем период, когда я пытался двигаться дальше по мере сил. Третья фаза началась после визита журналистки в 2005 году, когда на окна пришлось поставить решетки. Впрочем, лишь три года назад я наконец твердо решил, как поступить с коллекцией, – и тогда наступил четвертый, и последний период.
Составление завещания – непростое дело, но, по сути, оно сводилось вот к чему: нужно было решить, что делать со своим имуществом, иначе государство все решило бы за меня. Гоуи Сандерс годами не давал мне и Рут покоя. Он спрашивал, нет ли благотворительных организаций, к которым мы питаем особенно теплые чувства, и не хочу ли я, чтобы картины отправились в какой-нибудь музей. А может быть, я бы предпочел выставить их на аукцион, а доходы передать на нужды какого-нибудь фонда или университета? Когда появилась статья с приблизительной стоимостью картин, это стало предметом оживленных обсуждений в мире искусства, Гоуи удвоил усилия, хотя слушал его тогда уже я один.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
