— А ты? — ответил он вопросом на вопрос.
— Я никого не отталкиваю. Может быть, я сама одинока, как… как ребенок.
— Расскажи о себе, — мягко попросил он, обнимая Элизабет за плечи. Она прижалась теснее к его плечу.
— Что тебе сказать? Мои отец с матерью ненавидели друг друга. Братья последовали их примеру. Всегда ссорились, задирались, враждовали. В нашем доме никогда не звучал смех. В нем никогда не было любви. Только вражда. Я ненавидела свой дом, но в школу меня не отдавали — мои родители считали, что для девочки образование не обязательно. Читать меня научила жена нашего священника, — Элизабет неожиданно улыбнулась. — Она и няня были единственными, кто был добр ко мне. Но затем няня погибла при пожаре, священник умер, и его жена уехала из нашего городка. А я снова осталась одна.
Элизабет немного помолчала.
— Но я многому научилась от них. Поняла, что люди могут любить, что они бывают добрыми и теплыми. А затем… после их ухода я стала еще более одинокой. И тогда обратила свое сердце к лошадям. Верховая езда в Хайленде считается пустым занятием, и мне приходилось скрывать от отца свою страсть. Любовь к животным у нас считалась слабостью. Животные созданы, чтобы их использовать, а за ненадобностью — убивают,
— А Джейми Гамильтон? — спросил Бен. — Как ты с ним познакомилась?
— Он дружил с одним из моих братьев. У нас была богатая, хотя и не знатная семья. На титулованных людей у нас смотрели с завистью. Вот родители и решили приобрести с помощью Джейми недостающий титул. За мной дали большое приданое — достаточное, чтобы он женился на мне. Мои родители считали, что титул Джейми придаст нашей семье… больше респектабельности.
— Ты любила его?
Он уже задавал ей этот вопрос, но счел ответ двусмысленным. Теперь ему хотелось знать всю правду. Ему хотелось составить окончательное мнение об этом человеке. Ведь о Джейми все говорили по-разному — кто с осуждением, кто с обожанием.
Элизабет подумала.
— Он был добрым. Нетребовательным. Совсем не похожим на моих родственников. Пожалуй, он казался мне не мужчиной, а скорее сказочным принцем. В нашей семье мужчины были таковы, что заставляли меня думать… — Она передернула плечами, вспомнив об отце и похожих на него мужчинах — злых, жестоких, для которых женщина была не человеком, а игрушкой, куклой. — Мне было восемнадцать, и Джейми казался мне замечательным.
— И он был таким?
Она снова помолчала.
— Он всегда был внимательным, и нас объединяла любовь к лошадям. Мне этого… хватало.
Так оно и было. Она была довольна, ибо не знала иного. Не знала наслаждения и острой, до боли, страсти, не знала счастья и горя, которые несет с собой любовь. Не знала до самых последних дней.
Бен обнял ее за плечи — так, словно услышал не произнесенные ею слова. Как тепло и спокойно было ей в его объятиях! Интересно, в глубине его души все еще живы былые подозрения?
— Я никого не могу обидеть, — прошептала она в надежде, что Бен, наконец, поверит ей.
— Я знаю, — сказал он. — И, похоже, всегда знал это. Я только…
— Ты только боялся за Сару Энн.
— Я несу вину за смерть ее матери, — сказал Бен. — И не могу допустить, чтобы с девочкой что-нибудь случилось. Это похоже на бой с тенью. Я знаю, что враг рядом, что он выжидает, но я не знаю — кто этот враг.
Элизабет не сомневалась, что поиски Бена не останутся безрезультатными. С самого начала она поняла, что он из тех людей, которые всегда доводят до конца начатое дело.
— Почему ты чувствуешь ответственность за смерть матери Сары Энн?
Он вздохнул.
— Она пострадала из-за того, что я втянул ее в одно дело.
Опять эти проклятые недомолвки. В какое дело? Элизабет доверилась ему. Она ждала от него в ответ такого же доверия. Хотела так, что сердце замирало в груди.
Его пальцы вновь скользнули по лицу Элизабет, замерли возле губ.
— У тебя в жизни тоже были потери, не так ли? — негромко сказал он. — Как тебе удалось остаться такой наивной?
— Я не наивная, — ответила Элизабет.
— Но ты же до сих пор веришь… в магию, в любовь и в…
— Искренность, — закончила она за него.
— Я тоже хотел бы, — с болью в голосе сказал Бен. — Но, похоже, уже забыл, что это такое.
— Почему?
Бен помолчал, нежно погладил щеку Элизабет, заставил ее посмотреть ему в глаза.
— Элизабет, в последние четыре года я охотился на людей. А это занятие… вытравляет в человеке все чувства и больше всего — доверчивость.
Сердце замерло в груди Элизабет.
— Но ты же адвокат.
— Я должен был стать юристом — адвокатом, если хочешь, — но после войны я стал шерифом.
— Шерифом?
— Ну, вроде вашего констебля, — пояснил он. — И я охотился за преступниками.
— Но почему?
«Я начинаю задавать вопросы, как Сара Энн», — подумала Элизабет. То же самое, очевидно, подумал и Бен. Он усмехнулся.
— После войны я не мог оставаться на одном месте. Меня мучили… воспоминания. Нужно было что-то делать. Самым подходящим занятием мне показалась работа полицейского.
— А что стало с тем человеком? Который спас тебе жизнь. Он…
Бен удивленно посмотрел на Элизабет, словно поражаясь тому, что она сумела не только вспомнить его рассказ, но и ухватить, связать в единое целое разрозненные куски.
— Да, — ответил Бен.
Элизабет давно догадывалась, что тот человек может стать ключом к Бену Мастерсу, и она не ошиблась.
— Что же случилось?
— Я использовал его, — жестко сказал Бен. — Так цинично, как только может один человек использовать другого.
— Я не верю.
— Поверь, Элизабет, — настойчиво повторил Бен. — Я использовал близкого ему человека, чтобы заставить его сделать нечто такое, что внушало моему спасителю отвращение. Этим я почти убил его. Этим же я убил мать Сары Энн.
— Но ты же думал, что поступаешь правильно, — постаралась оправдать его Элизабет.
— Я был заносчивым индюком, — сказал Бен. — И считал, что лучше всех знаю, что и как нужно делать.
— Ты говорил, что тот человек жив и с ним все в порядке.
— Ты помнишь? — удивился Бен и тихо продолжил:
— Если с ним и все в порядке, то уж не по моей милости.
Она продолжала смотреть ему в глаза.
— Расскажи о нем.
Любой ценой Элизабет хотела пробить эту броню, заглянуть в потаенные глубины его души.
Бен молчал. Она взяла его ладонь и сильно сжала. Еще минута, и Бен начал свой рассказ:
