Я отвязала от дверцы машины Трейфа и села вперед. Леопольд забрался ко мне на колени.
– Он на серебристом «Мерседесе», – сказал Пирс. – Дома у него еще темно-зеленый «Лотус», но он сейчас не на ходу. Я обещал разобраться.
– Он, наверно, жутко богатый, – сказала я. – Ой, Пирс, а вдруг это наш выигрышный билет?!
– Кто его знает, – ответил Пирс.
Несколько кварталов мы ехали за серебристым «мерсом», но на перекрестке нам пришлось остановиться на красный свет, и мы потеряли Денниса из виду.
– Может, он свернул, – предположила я и тут вдруг посмотрела на соседнюю машину. – Леопольд, у меня зрение отвратительное. Будь добр, взгляни на даму в соседней машине. Кажется, она похожа на маму.
Леопольд посмотрел в сторону, вперед, обернулся назад.
– Ой, точно, мама!
– Правда?! А я уж думала, у меня глюки. Что будем делать?
– Кричать! Орать во все горло!
– Ма-а-ам! – завопила я. – Мама, мы здесь! Она посмотрела в нашу сторону и опустила окно.
– Откуда у нее машина с кондиционером? – удивилась я.
– Может, это та, которую взяла Мариэтта? – предположил Пирс.
– Не похоже, – сказала я.
– Сколько же на мою долю выпало страха, тревог и волнений! – прокричала мамочка в открытое окно.
– He говоря уж о стирке и уборке! – подхватил сияющий Леопольд и попытался встать прямо у меня на коленях.
Зажегся зеленый.
– Где вы были? – спросила мамочка.
Машины сзади возмущенно засигналили, а Трейф на заднем сиденье истошно залаял.
– Тебя искали! – проорал Пирс. – Притормози вон там, впереди.
Мы свернули на стоянку перед универмагом. Мамочка вышла из машины, и мы все, включая Трейфа, бросились ей на шею.
– Лапушки мои, – запричитала она. – Вам было очень плохо?
Из машины вышла женщина, которую я никогда раньше не видела. Она стояла и смотрела на нас. Это была дама восточного вида, лет сорока. Грудь ее украшало ниток двадцать бус – янтарь, бирюза и серебро, которые на черном обтягивающем платье смотрелись весьма экзотично. На ногах у нее были серебряные туфли на высоченной платформе.
– Это Нэнси, – сказала мамочка.
– Кто такая Нэнси? – спросила я.
– Моя новая подружка.
– В каком смысле?
– Я стала лесбиянкой! – сообщила мамочка. – Мужчинами я сыта по горло! Мы с Нэнси любим друг друга.
– А почему ты решила покончить с мужчинами? – спросила я.
– Эдвард сбежал из больницы.
– Это мы знаем, – сказала я. – Он нас похитил, но нам удалось бежать.
– Бедные мои детки! – воскликнула мамочка. – Он метался по всей стране. В газетах писали, что с ним девушка и маленький мальчик, и я решила, что он убил Пирса и взял в заложники тебя с Леопольдом.
– Да нет, – сказала я. – Они, наверное, перепутали его с Пирсом. С нами все в полном порядке.
– Слава богу! Больше всех пострадала несчастная мать Эдварда. Когда назначили залог, она в качестве гарантии предложила свой дом. Теперь его у нее забирают. Как только наберу денег на билет, вызову ее сюда, пусть живет с нами. Но это не главное. Как я беспокоилась, просто места себе не находила, на десять лет состарилась. Я безумно боялась, что Эдвард вас убьет.
– Я по тебе ужасно скучал, мамуля! – сказал Леопольд. – Даже почти забыл, какая ты неполноценная.
– Доконало меня то, что вместе с трейлером пропали все мои фотографии, – сказала она. – Не осталось никаких свидетельств моего существования. А я ведь хранила фотографии всех ваших отцов, хотела вам показать, когда вам исполнится двадцать один.
– Мне двадцать один уже исполнилось, но никаких фотографий ты мне не показывала, – сказал Пирс.
– Не могла вспомнить, куда я их запрятала, – объяснила мамочка. – А мы как раз ехали на встречу с продюсером, хотели, чтобы про вас рассказали по телевизору, в передаче о пропавших людях. Теодор даже песню написал. Хотите с нами поехать?
– Теперь же в этом нет необходимости! – сказала я.
– Теодор так расстроится, – вздохнула мамочка.
– Знаешь, я очень сомневаюсь, что Эдвард мог бы убить собственного сына.
– Кто знает, может, Леопольд вовсе не его сын, – ответила мамочка.
– Да?! – обрадовался Леопольд. – А какие есть еще варианты?
– Надо припомнить, – сказала мамочка. – Я тебе потом скажу.
– Нэнси, какие у вас красивые бусы, – восхитилась я.
– Спасибо. Я их сама делаю.
– Неужели сами?
– Да. Я покупаю старинные тибетские и русские ожерелья и перенизываю.
– А-а-а, – сказала я.
– Правда, она чудо?! – сказала мамочка. – Она столько для меня сделала!
– Мам! Ты говоришь, что стала лесбиянкой… Значит… значит, вы с Нэнси… занимаетесь любовью? – выпалила я.
– Сначала я думала, что никогда не смогу заниматься любовью с женщиной – у женщин кое-чего не хватает. А потом решила: да какая разница! К тому же мы этим занимаемся редко. Честно говоря, у меня и желания особого нет. Там, где мы живем, всегда столько народу, нам и наедине побыть почти не удается.
– А где вы живете?
– У Нэнси чудесный домик в колонии Малибу. Правда, немного запущенный.
– В Малибу! – воскликнула я с восторгом.
– Мне он достался по наследству, – объяснила Нэнси. – А вы где живете?
– Как это – где мы живем? Мы же только приехали. И жить собираемся с вами.
– Нэнси, мои дети, естественно, будут жить со мной, – сказала мамочка. – Мы же это обсуждали.
– Твои дети – они едут и едут! И их друзья тоже, – возмутилась Нэнси.
– Мы ждем маленького, – призналась мамочка.
– Ты беременна? – изумилась я и оглядела их обеих. – Но… каким образом?
– Аист принес! – сказала сияющая мамочка.
– Я всегда мечтала о ребенке, но мне сделали гистероктомию, – сказала Нэнси.
– Ой, какой ужас!
– Жалеть меня не надо! – отрезала Нэнси.
– Я что-то не то сказала, – пробормотала я. – Прошу прощения.
– Ой, Мод! – воскликнула мамочка. – Неужели ты наконец выросла? Какая ты стала деликатная! – Она чмокнула меня в щеку и обернулась к Нэнси. – Дорогая, не злись. Мод просто хотела выразить сочувствие. Откуда ей знать, что следует говорить в подобных случаях. Если бы она не сказала «какой ужас!», ты бы обвинила ее в том, что она холодна и эгоистична.
– Извини, – сказала Нэнси и взяла меня за руку. – Мы с твоей матерью знакомы всего неделю, но она так многому меня научила. Мы с ней уже встречались в прошлой жизни, и это многое объясняет.
