– Десять минут первого, госпожа.
Кёко приблизилась почти вплотную к Юити и сказала:
– Ты поставил часы назад, не так ли?
Озорная улыбка заиграла в уголках его рта.
– Угу.
Кёко не рассердилась:
– Я еще могу успеть. Я должна идти.
Лицо Юити посерьезнело.
– Должна?
– Да, я ухожу.
В гардеробе она сказала:
– Боже, я сегодня действительно устала. Я играла в теннис, гуляла, танцевала…
Придерживая волосы сзади, Кёко скользнула в пальто, которое держал Юити, затем энергично тряхнула головой. Её агатовые серьги под цвет наряда закачались из стороны в сторону.
Оказавшись в такси с Юити, она взяла инициативу на себя и дала адрес своего дома в Акасака. Пока такси отъезжало, она вспомнила проституток, расставляющих свои сети для иностранцев у дверей клуба. Её это смутило.
«О боже! Этот ужасный зеленый костюм! Та крашеная брюнетка! Такой плоский нос! Хуже всего, что честные женщины не могут курить сигареты так, как будто они получают от этого удовольствие. Какие вкусные, наверное, эти сигареты!»
Такси подъезжало к району Акасака.
– Здесь поверните налево. Так. Теперь прямо вперед, – сказала она.
В этот момент, молчавший всю дорогу, Юити с силой прижал её плечи и, зарывшись лицом в волосах, поцеловал в шею сзади. Кёко снова почувствовала запах той самой помады, которой столько раз благоухали её сны.
«Вот в такие моменты хочется покурить, – размышляла она. – Это было бы так стильно».
Она смотрела на огни за окошком, на облачное ночное небо. Неожиданно она подумала, что все бессмысленно. Еще один день заканчивается, и ничего не произошло. Останутся лишь капризные удручающие воспоминания – томные, отрывочные и, возможно, основанные на бессилии воображения. Только каждодневная рутина жизни, обретающая какую-то странную, вызывающую ужас форму, – только это и останется. Кончики её пальцев погладили свежевыбритый затылок молодого мужчины. Шершавость и тепло его кожи давали потрясающее ощущение.
Кёко закрыла глаза. Тряска автомобиля заставляла строить предположения, что эта гнусная дорога проходила по нескончаемым ухабам.
Кёко открыла глаза и прошептала Юити на ухо со всепрощающей лаской:
– Хорошо, ты победил. Мы давным-давно проехали мой дом.
Глаза Юити засветились радостью.
– Поезжайте к Янагибаси, – быстро сказал он шоферу.
Кёко услышала визг колес, делающих крутой разворот. Лучше назвать его довольным сочувственным визгом.
Это опрометчивое решение сильно утомило Кёко. Её напряжение и опьянение переплелись вместе. Ей приходилось бороться с собой, чтобы не заснуть. Она воспользовалась плечом Юити как подушкой, и из привычки заставлять себя думать о приятном она, закрыв глаза, представила себя коноплянкой или какой-то другой маленькой птичкой.
У входа в отель под названием «Кихоё» Кёко сказала:
– Откуда ты знаешь такие места, дорогой?
Произнеся это, Кёко почувствовала, что у неё отнимаются ноги. Она шла по коридорам, через которые вела их горничная, пряча лицо за спиной Юити. Они прошли по нескончаемому извилистому коридору и поднялись по лестнице, которая внезапно оказалась за углом. От холода ночных коридоров у неё зазвенело в голове. Кёко едва могла стоять. Ей хотелось скорее попасть в номер, где она могла бы рухнуть в кресло.
Когда они добрались до номера, Юити сказал:
– Отсюда видно реку Сумида. Вот то здание – склад пивной компании.
Кёко не осмелилась посмотреть на речной пейзаж. Ей хотелось только, чтобы все произошло как можно скорее.
Кёко Ходака проснулась в полной темноте.
Она ничего не могла рассмотреть. Окна были закрыты ставнями. Ни один лучик света не пробивался извне. Её обнаженной груди было холодно, отчего она подумала, что на улице похолодало. Кёко ощупью подтянула ворот туго накрахмаленного гостиничного ночного кимоно, провела рукой по телу. Под кимоно ничего не было. Она не могла вспомнить, когда она сняла с себя все, до последней нитки. Она не могла вспомнить, как надела на себя это жесткое кимоно.
Вот, наконец-то! Эта комната примыкала к комнате с видом на реку. Определенно она вошла сюда прежде Юити и разделась. Юити в это время был по другую сторону перегородки. Через некоторое время в другой комнате свет потушили. Юити пришёл из темной комнаты. Кёко крепко закрыла глаза. Тогда все началось волшебно и закончилось в мечтах. Все закончилось с неоспоримым совершенством.
Что произошло после того, как свет в комнате был погашен и образ Юити заполнил мысли Кёко, когда она лежала с закрытыми глазами? Даже сейчас у неё не хватало храбрости прикоснуться к настоящему Юити. Его тело было олицетворением радости. В нём были невероятным образом смешаны неопытность и мудрость, молодость и искусность, любовь и презрение, благочестие и святотатство. Даже сейчас малейшего чувства обиды или вины недостаточно, чтобы омрачить радость Кёко, даже её легкое похмелье не могло испортить того, что произошло. Через некоторое время её рука стала искать руку Юити.
Рука была холодной. Выступали кости. Она была сухой, как кора дерева. Вены были узловатыми и слабо пульсировали. Кёко задрожала и отдернула руку.
Неожиданно в темноте послышался кашель. Это был долгий, погруженный во мрак кашель. Это был болезненный кашель, протяжный, с «хвостом» в виде хрипов и присвиста. Этот кашель напомнил ей о смерти. Холодная сухая рука коснулась Кёко, и та чуть не закричала. У неё возникло ощущение, что она спит со скелетом.
Кёко вскочила и стала на ощупь искать лампу, которая должна была быть рядом с изголовьем кровати. Её пальцы безрезультатно скользили по холодному татами. В углу, самом далеком от подушек, стояла лампа с абажуром в форме японского фонарика. Кёко зажгла лампу и обнаружила рядом со своей пустой подушкой лицо старика.
Кашель прекратился. Сунсукэ прикрыл глаза, ослепленный, и сказал:
– Выключи свет, пожалуйста. Слишком ярко.
Закончив фразу, он снова закрыл глаза и отвернул лицо от света.
Кёко ничего не могла понять. Она принялась искать свою одежду в одежном сундуке. Пока женщина одевалась, старик лежал молча, притворяясь спящим.
Когда по всем признакам она собралась уходить, он спросил:
– Ты уходишь?
Женщина ничего не сказала и пошла к двери.
– Подожди.
Сунсукэ встал.
Он натянул своё косодэ[118]на плечи и попытался остановить женщину.
– Подожди, пожалуйста. Сейчас слишком поздно уходить.
