— И кто на твоем месте?
— Кромман.
— Этот урод?
Он отпустил ее и предостерегающе нахмурился.
— Милая, позволь представить тебе моего почетного телохранителя, сэра Куоррела. Леди Кэт.
Она ответила на поклон Клинка реверансом и очаровательной улыбкой.
— Я уже слышала о сэре Куорреле! Я вернулась домой и обнаружила, что вся женская половина прислуги ходит по дому, натыкаясь на предметы, поскольку ничего перед собой не видит. Теперь я понимаю почему. Добро пожаловать, сэр Куоррел. Не сомневаюсь, прислуга будет теперь стараться вдвойне.
Чем бы мальчик ни занимался со служанками в последние две ночи, этим его опыт с женщинами наверняка и ограничивался. Тем не менее он ответил на эту шутку легкой улыбкой, словно прожженный волокита.
— А я вижу, что потрясающие легенды о красоте их госпожи вовсе не преувеличение.
Смех Кэт до сих пор напоминал птичью трель.
— Что за возмутительная лесть! Сэр Клинок, вам должно быть стыдно. Впрочем, спасибо вам за нее. — Она привстала на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку. — А теперь расскажите мне про свои Узы. Надеюсь, рука моего мужа не утратила твердости?
— Он пронзил меня как мастер, каковым был всегда, миледи, — насквозь, прежде чем я понял, в чем дело. Это огромная честь быть связанным с величайшим фехтовальщиком столетия.
— А быть за ним замужем — честь еще больше, уверяю вас! А теперь покажите-ка мне ваш меч.
Улыбаясь, он достал меч из ножен и, встав на колено, протянул ей. Кэт взяла его в руки. Она нашла центр его тяжести, потом сжала рукоять как для укола, упираясь большим пальцем в гарду.
— Вы скорее рапирист, сэр Куоррел!
— Мало кто обладает разносторонними талантами, как его светлость, мэм.
— Он замечательно легок. Как он называется?
— Резон, миледи.
Дюрандаль не догадался спросить об этом, и теперь Куоррел сиял как свечное пламя, потому что это сделала Кэт. Его светлость почти ревновал — не потому, что сомневался в ее любви, но потому, что понимал: ему не дано очаровывать женщин так, как она очаровала этого мальчика.
— Достойное имя для благородного меча, — сказала она, возвращая его владельцу. — Да будет Резон победителем во всех ваших спорах, сэр Куоррел!
— Мы пойдем, переоденемся, дорогая. Я попросил Каплина приготовить нам перекусить.
Кэт сразу согласилась. Выходя, он встретился с ней взглядом и увидел, что она больше не улыбается. Она все понимала.
* * *
Куоррел, прошедший Узы всего три дня назад, все еще находился на той стадии, которую Монпурс называл «боязнью ванной» (и что это он все время вспоминает сегодня Монпурса?). Чтобы тот не переживал, Дюрандаль оставил дверь в ванную комнату открытой. Все время, пока Черпен одевал его, он стоял так, чтобы Клинок мог видеть его из ванны, а потом в свою очередь ждал, пока тот оденется, гадая, побежит ли Куоррел за ним голышом, если он попробует выйти. Вдвоем они вернулись в библиотеку, где на складном столике был накрыт небольшой ужин на шесть персон. Кэт устроилась у огня с прялкой. Она никогда не сидела без дела.
— Я должен выпить за свою свободу и отставку, — объявил Дюрандаль. — Выпьешь бокал, Кэт? Нет? Сэр Куоррел?
— Не больше одного, милорд. Как вы меня предупреждали, это, похоже, мой предел.
— Расскажи, что случилось, — подала голос Кэт, не оборачиваясь. Такое нетерпение было ей несвойственно.
— Кромман привез королевскую грамоту. Я снял свою цепь, удушил его ею и поехал домой.
— Хотелось бы мне тебе верить. — Она встала и подошла к нему. — Грамота, конечно же, была подлинной?
Он удивленно посмотрел на нее.
— Без сомнения. Подписана и запечатана.
— Печать можно и украсть. А подпись?
— Королевская. Я видел ее миллионы раз. Совершенно четкая.
Она вынула нож из его пальцев. Потом подняла его руку и приложила к своей щеке. Поцеловала ее, повернулась и ушла в свой уголок у огня. В чем дело?
— Кэт?
Она снова раскрутила прялку.
— У тебя серьезные проблемы, дорогой мой муж. Тебе, конечно, придется уехать из королевства.
Он покосился на своего спутника. Куоррел уплетал за обе щеки, но не пропускал ни слова.
— Может, это все-таки подождет, пока мы отобедаем, милая?
— Не уверена, если во всем этом замешан Кромман. Ты можешь ставить на карту свою жизнь — ты всегда так поступал. Но несколько дней назад ты принял Клинка. Ты не имеешь права так легко распоряжаться его жизнью.
— Цель моей жизни заключается единственно в службе, миледи, — подал голос Куоррел. — Другой ценности я не представляю.
— Вздор. Что вы будете делать, если люди Короля придут арестовывать моего мужа?
— Кэт!
— Полагаю, погибну, — спокойно отвечал Куоррел.
— Вот именно. Он объяснил вам, почему он принял от Короля Клинка после того, как двадцать лет вполне обходился без этого?
Темные глаза паренька вопросительно перебегали с одного на другую, и на какое-то ужасное мгновение он был Волкоклыком — Волкоклыком, мертвым уже почти тридцать лет, Волкоклыком, которому сейчас было бы за пятьдесят.
— Нет, миледи. Только то, что таково было решение Его Величества.
Дюрандаль сердито налил себе еще бокал. Почему Кэт так торопится? Он уже потерял аппетит, но нужно было дать поесть Куоррелу. Он ощущал почти трогательную ностальгию, глядя, как тот расправляется с едой, хотя жира на нем не было ни капли.
— Вздор, — повторила Кэт. Когда она пребывала в таком настроении, пытаться отвлечь ее было пустым делом. — Он много раз отказывался от подобных предложений. Скажешь, не так, милый?
— Раз или два.
— Итак, пять дней назад Король оказывает тебе честь, назначив тебе Клинка, а сегодня он же тебя увольняет. Мне кажется, твой спутник заслуживает объяснений.
— Я бы и сам от них не отказался. — Дюрандаль взболтал вино в бокале, любуясь игрой света в хрустале. Он заставил себя поднять взгляд и встретиться с вопросительным взглядом Куоррела, до боли напоминавшего ему другого паренька, много лет назад… — Король умирает.
На его глазах румянец сбежал с юных щек. Нет, Куоррел не Волкоклык, и никогда не будет им. Но он смелый и преданный юноша, достойный и симпатичный, и смертельной угрозе подвергается не по собственной ошибке, а только потому, что один никчемный старик из глупой сентиментальности согласился принять его в качестве подарка. Куоррел воспринимал жизнь не так серьезно, как некогда Волкоклык, но это не делает его менее достойным. Он будет исполнять свой долг с тем же упрямством. И, если понадобится, умрет так же отважно, а возможно — еще отважнее, ибо ему есть гораздо больше, чего терять.
