Он подошел к ней и обнял за плечи, заставил посмотреть ему прямо в глаза, лишив возможности уклониться от прямого ответа.
— Не имеет значения, что я не первый, — произнес он. — Признаюсь, временами меня мучила ревность. Но это вздор. Я и сам не вел монашескую жизнь. Но по природе я несколько деспотичен и не хотел делить тебя ни с кем, пусть даже это было давно. Однако чувства мои к тебе неизменны.
— Не первый? — ошеломленно переспросила она. — Не первый в чем? Не первый, кого я бросила? Но я тебя не бросаю. То есть…
— Я знаю, что у тебя были любовники, — промолвил Алистер. — Но ты не обязана отчитываться передо мной.
Мирабель ошеломленно отпрянула от него. Неужели ее оговорили? Уильям Пойнтон был весьма популярен. Многие леди завидовали Мирабель. Некоторые винили в том, что он навсегда покинул Англию. Неужели они до сих пор питают к ней вражду?
— Не знаю, кто тебе это сказал.
— Никто мне не говорил. После того как мы занимались любовью в гостинице, на простынях не осталось ни пятнышка.
Мирабель наконец поняла, что он имеет в виду, и усмехнулась:
— Любовь моя, мне тридцать один год. Тебе не приходило в голову, что моя девственная плева усохла и отмерла? Видимо, от отчаяния.
— Разумеется, нет. Для меня ты девочка. Не знаю, что тебя тревожит, и не стану допытываться. Главное, ты не хочешь выходить за меня. Я не буду настаивать.
— Я не могу выйти за тебя! Не могу. Взгляни на меня.
— Ты выглядишь великолепно.
На ней было белое платье, отливающее перламутром, с кружевной отделкой, напоминающее соблазнительное неглиже, в котором она была в ту памятную ночь в гостинице.
Мирабель пристально взглянула на него:
— Тебе не нравится мое платье? Или прическа?
— Твоя прическа. Неужели ты хочешь отменить бракосочетание из-за прически?
— Разве ты не видишь? Прическу делала горничная тетушки Клотильды, и она взбила волосы слишком высоко надо лбом, а возле ушей они висят неопрятными прядями. Она возилась с прической целую вечность, вколола тысячу шпилек, а времени вытащить их и начать все сначала не было, хотя я знала, что прическа тебе не понравится, ты не сможешь сосредоточиться на обряде и окажешься в неудобном положении перед твоей семьей и друзьями.
Он помолчал минутку, потом сказал:
— Это последний крик моды. — Губы его дрогнули в улыбке.
— В самом деле? — пробормотала она.
— Пойми, мне все равно, какая у тебя прическа, я не могу дождаться ночи, чтобы заключить тебя в объятия.
— Ожидание утомляет и раздражает, — согласилась она. — Едва ли можно удовлетвориться прогулкой по парку в открытом экипаже, выставив себя на всеобщее обозрение.
Она снова подошла к нему и запрокинула голову.
— Полагаю, мы имеем право поцеловаться.
— Чтобы набраться сил перед предстоящей церемонией. — Он наклонился к ней.
Как только его губы прикоснулись к ее губам, все стало на свои места. Она потянулась к нему и обвила его шею руками. Он обнял ее за талию.
Она прильнула к нему. Куда девались ее неуверенность, ее сомнения? Она чувствовала себя желанной.
— Я люблю тебя, — шептала Мирабель.
— Я люблю тебя, — вторил ей Алистер. Они ласкали друг друга, забыв обо всем на свете, пока не взмыли на вершину блаженства.
В малой гостиной Харгейт-Хауса капитан Хьюз посмотрел на часы и нахмурился.
Стоявшая рядом с ним миссис Энтуисл ткнула его в бок.
— Здесь вам не королевские военно-морские силы, — сказала она. — Мы живем не по часам. Шесть склянок — делай то. Три склянки — делай это. И поторапливайся, поторапливайся. Нельзя терять ни минуты.
Он убрал часы и повернулся к ней.
— Полагаю, даже парочка гражданских лиц могла бы постараться не опаздывать на собственное бракосочетание.
Уж он-то на свое не опоздал бы, если бы ему удалось убедить эту леди обратить на него милостивый взгляд. Но судя по тому, как развиваются события, ему потребуется на это несколько лет. Оставалось лишь надеяться, что за это время он не облысеет и не потеряет зубы.
— Они опаздывают всего на несколько минут, — сказала мисс Энтуисл. — Возникло небольшое затруднение. Но мистер Карсингтон обещал все уладить и просил не беспокоиться.
Мгновение спустя разговоры прекратились. Жених занял свое место у алтаря, к нему присоединился шафер, двери гостиной распахнулись, и, опираясь на руку отца, появилась сияющая невеста.
Как заметил капитан Хьюз, невеста не просто сияла. Она раскраснелась, а ее волосы…
Он перевел взгляд на жениха — знаменитого денди, который спускался к завтраку при полном параде, чья идея небрежной домашней одежды означала шелковый халат вместо пиджака, надетый поверх обычного шелкового жилета, свежевыглаженной сорочки с накрахмаленным галстуком, завязанным таким сложным узлом, который довел бы до отчаяния даже самого опытного морского волка.
Это был тот самый мужчина, который отказался от гостеприимного приглашения Олдриджа переночевать и проехал под ледяным ливнем два часа до Мэтлок-Бата потому лишь, что у него не было с собой смены белья.
Сейчас волосы мистера Карсингтона выглядели так, словно он только что пережил шторм в Атлантическом океане. Галстук был надет криво и завязан таким простым узлом, с которым мог бы справиться одной рукой любой семилетний гардемарин с завязанными глазами.
Капитан Хьюз усмехнулся. Он понятия не имел, какого рода затруднение возникло, но догадывался, каким образом жених его уладил.
— Что это вы ухмыляетесь? — прошептала миссис Энтуисл.
— Я не ухмыляюсь, — прошептал он. — Я радостно улыбаюсь, глядя на счастливую пару.
— Нет, вы ухмыляетесь, и я догадываюсь почему. Постыдились бы.
— Вы были ее гувернанткой, — сказал он. — Интересно, чему вы ее научили?
К его удовольствию, вдова густо покраснела.
— Лайонел, вы неисправимы, — гневно произнесла она. «Лайонел». Ого! Возможно, потребуется не так уж много лет.
— Возлюбленные чада, — начал священник, и они замолчали, переключив на него все свое внимание.
Лорду Харгейту казалось, что ожидание начала церемонии слишком затянулось. Он раньше жениха услышал о том, что невеста почему-то заартачилась. Однако его светлость любезно болтал с гостями, а в назначенное время занял свое место в гостиной. Он стоически продолжал оставаться на этом месте, хотя время шло, а родительский инстинкт все настойчивее побуждал его броситься спасать своего третьего сына.
Поэтому, увидев, что Алистер справился с критической ситуацией своими силами, он с облегчением вздохнул. Лорд Харгейт не подвергал критике примененные методы убеждения. Ведь он как-никак был политиком.
