Их не трогали животные, по крайней мере первые несколько часов…
И может, конечно, это все вздор, может, на старости лет известный палеоантрополог Камил Коленкур впал в детство и с удовольствием погружается в пьянящую стихию страшных сказок, но вполне возможно предположить, что в первые несколько часов ими питался кто-то совсем другой…
И конечно, было бы лучше, если б нашлись иные объяснения. Маньяк, племенная вражда, неизвестные яды, отпугивающие зверье…
Только интересное получалось дело: все убитые — служители культа. Так или иначе. И у белых, и у черных людей есть свои служители культа, разговаривающие с их богами. Но еще нигде это не было поводом, чтобы вырезать им сердца и рисовать их кровью Глаз, видящий что-то там, за горизонтом.
Нет, было бы очень хорошо, если бы полиция кого-то поймала. Нужны другие объяснения. Было бы лучше, если б Урс не оказался прав… Мир давно расколдован, и не нужно никаких выдумок. Но…
Их не трогали животные.
Потому что в первые несколько часов ими питался кто-то совсем другой. Кто-то, находящийся в точке, где пересекались линии.
Камил Коленкур продолжал делать записи и ждал Урса. Он старался больше не думать о происходящем. Он ждал.
Профессор Льюис, конечно, не был доктором магии, но все, чем бы ни занимался этот незаурядный человек, постоянно забрасывало его в пограничные территории. Сейчас он сообщил, что у него собирается довольно неплохая группа и что он откопал кого-то, еще более сумасшедшего, чем он сам.
И это очень хорошо, если, конечно, такое бывает.
Камил Коленкур не станет на старости лет задумываться на эти темы — у него полно работы, и ему еще очень многое хотелось бы успеть. Поэтому он не будет думать об этом, по крайней мере до появления Урса.
Нечего отвлекаться.
Он будет только все фиксировать в своем дневнике. И ждать Урса.
А Урс был уже близко. Хотя, как выяснилось, недостаточно близко.
А потом наступил день, когда Камил Коленкур почувствовал первый укол в сердце.
За семь часов до этого, без трех минут полночь, улыбчивый бармен Маккенрой в последний раз обратился к своему зеркальному осколку. Именно в это время он получил шестую недостающую цифру — мистер Норберт не обманул его. Ему даже не приходило в голову усомниться в истинности выигрышных цифр, он стал смотреть на это совсем по-другому. Они с мистером Норбертом ничего не отгадывали, они создавали будущие выигрышные цифры, а отгадывать их будут другие. Но уж мистер Норберт постарается, он обещал, чтобы ответ их загадки знал только Маккенрой. Никогда еще сумма предстоящего выигрышного фонда не была так астрономически велика. Еще ни разу.
Когда вода на поверхности зеркального осколка загустела, превращаясь во что-то белое, вязкое и обладающее нестерпимым запахом, Маккенрой понял, что пора отдать «это дерьмо» Черному Op-койоту. Маккенрой уже два дня проторчал в маньяте (сроки назначил Op-койот), и его волновало только одно: успеть к предстоящему розыгрышу. Успеть завершить порученное дело и спокойно заполнить карточки. Нет, карточку. Хватит одной, потому что Маккенрой будет единственным победителем. Ему только надо все правильно сделать.
Уже шесть раз Маккенрой обращался к осколку таблички, шесть раз вода на поверхности зеркала становилась чем-то белым, но он никак не мог привыкнуть к запаху. Его сердце начинало вдруг бешено колотиться, запах проникал в организм через все поры, приводя Маккенроя в предобморочное состояние, а однажды ему показалось, что это белое пыталось овладеть им.
— Это опасно, сынок, — услышал он голос, — пойдем отсюда.
Потом он понял, что голос принадлежит его бабке-гадалке, и это было лишь мгновенное воспоминание. Много лет назад, когда Маккенрой был просто маленьким чернокожим мальчиком, они с бабкой видели, как огромные рыжие муравьи пожирали труп собаки. Их, наверное, было не меньше миллиона — живая, копошащаяся, агрессивная плоть. Существо, раздробленное на миллион частиц, обладающих общим разумом.
— Это опасно, сынок, пойдем отсюда, — сказала тогда бабка.
Он вылил это белое в готовую ямку и засыпал свежей землей. Это была пятая выигрышная цифра.
То, что осталось после шестой, он принес сейчас Черному Ор-койоту.
Когда с прибрежных гор спустился утренний ветер, разгоняя остатки облаков, цепляющихся за плоские вершины, где еще бродили сновидения, когда он пронесся по лощинам, создавая в районе экспедиционного лагеря что-то вроде ежедневной микрокатастрофы, когда его рев в горах заставил действительно поверить, что это дыхание грозного божества Акуджа, пробуждающего таким образом озеро и превращающего дымную густоту глубин в зеркальную радостную гладь воды, Камил Коленкур почувствовал первый укол в сердце. Вряд ли это встревожило или озадачило его. От отца Камил унаследовал великолепное здоровье, и если он и имел какие-либо болячки, то все они были результатами прошлых травм, телесных повреждений, но вовсе не свидетельствовали о том, что в безупречном организме Камила произошли какие-то сбои. Так продолжалось семьдесят пять лет. О существовании понятия «забота о здоровье» Камил узнал лишь в тридцатилетнем возрасте. Ему пришлось достаточно долго лечить запущенные во время войны зубы. А так, кроме детских простуд, ссадин, растяжений и переломов, Камил не сталкивался ни с какими болезнями.
Поэтому он совершенно не представлял, что может значить укол в сердце, и мгновенный страх сменился ощущением какой-то необъяснимой грусти.
Было еще совсем рано, и Камил Коленкур раскладывал параплан на плоской вершине невысокого холма, имеющего с одной стороны довольно крутой обрыв. Солнце уже поднялось полностью, но до наступления настоящей жары оставалось еще часа два. Камил периодически использовал эти утренние часы для полетов на параплане. Сирата Сабук — шквальный ветер, разбудивший озеро, — уже успокоился, и Камил знал, что сюрпризов быть не должно. Был хороший, достаточно свежий встречный поток. Как раз то, что надо. Он подтащил руками стропы и начал разбегаться. Высокое круглое облако, в принципе сулившее неприятности, если под ним оказаться, было далеко в стороне, слева, но Камил вовсе не собирался выполнять левый вираж. Он почувствовал, как параплан за спиной ожил, потянул на себя, значит, сейчас он поднимется. Камил подтянул ноги, давая возможность куполу раскрыться самостоятельно, еще раз коснулся ногами земли и оказался над обрывом. Расстояние между ним и поверхностью холма начало быстро увеличиваться — три метра, семь, десять… Камил выполнил небольшой правый вираж и поймал ветер. Холм резко оборвался. Камил потянул стропы на себя — великолепный встречный поток, — ив следующую секунду расстояние между ним и землей было уже не меньше сорока метров.
В небе раскрылось яркое крыло Камила Коленкура.
А несколько ранее Черный Op-койот начал свое заклинание…
В это же время три полосатых «лендровера» находились не более чем в семи часах перехода от экспедиционного лагеря на берегу озера Рудольф.
