Книга Апокалипсис Томаса - Дин Кунц

Я выбрался из капсулы и присоединился к Аннамарии и Тимоти под золотым каркасом остановившейся машины.

Мальчик еще раньше подобрал мою «беретту» с пола. Клойс просто отбросил пистолет после того, как вытащил из кобуры. После встречи с Викторией я добавил в обойму патроны взамен израсходованных.

В комнате находились четыре урода, и семнадцати патронов могло не хватить. И я не думал, что они позволят мне перезарядить пистолет.

Я ожидал, что полный прилив закончится в то самое мгновение, когда я потянул на себя главный рубильник. Не знал, почему уроды не исчезли, как Тесла, но в этот момент значение имело только одно — они не исчезли.

Аннамария, Тимоти и я стояли спинами друг к другу, поэтому могли наблюдать, как четыре монстра медленно обходят по кругу хроноскаф, за пределами внешнего карданного подвеса. Они фыркали и рычали, похоже, не доверяя машине. Всхрапывали, корчили рожи и трясли головами, будто им не нравился какой-то запах, выхаркивали в ладони сгустки слизи из мясистых ноздрей, потом вытирали руки о бока, наверное, хотели не только напугать нас, но и вызвать отвращение к себе.

Капли пота скатывались с моего лба.

— Если они все бросятся на нас, вы присядьте, чтобы я мог поворачиваться кругом и стрелять поверх ваших голов, — предупредил я.

— Они не бросятся, — заверила меня Аннамария. — Эта неприятная история практически закончена.

— Они могут броситься, — не согласился я.

— Ты слишком много тревожишься, странный ты мой.

— Мэм, я не хочу вас обидеть, но вы тревожитесь определенно недостаточно.

— Тревогой можно добиться лишь порождения новой тревоги.

Мы могли впервые поссориться, пусть и достаточно мягко, если бы самый большой из уродов не вмешался в наш разговор. От его низкого, хриплого голоса по моему позвоночнику побежали тараканы ужаса.

— Женщина с младенцем.

До этого мгновения ничто не указывало, что эти монстры могут говорить, более того, говорить на английском.

— Отдай мне младенца, — потребовало чудовище.

Голова у говорившего была побольше, чем у остальных, лоб — не таким плоским. Может, из всех говорить мог только он.

— Отдай мне младенца, — повторил он.

К этому времени я обильно потел. Можно сказать, потел, как свинья.

— Ты не можешь ничего требовать от меня, — ответила Аннамария говорящему уроду. — Здесь у тебя нет власти.

— Мы убьем, — заявил он. — Мы съедим младенца.

— Уходите отсюда, — ответила она. — Знайте свое место и оставайтесь там.

Все четверо начали медленно приближаться к нам, не отбрасывая теней, так же, как мы. Существа с бледной кожей и островками жестких серых волос на теле, но, тем не менее, четыре фигуры тьмы, будто их тени втянулись в них, там размножились в легионы и наполнили их чернейшей ненавистью. Трое с топорами в руках, один — с молотком.

Держа «беретту» двумя руками, я прицелился в одного из еще молчавших.

Болтливый продолжил:

— Я родился, чтобы съесть младенца, твоего младенца, этого младенца.

— Это не твое время, — спокойно ответила Аннамария, — да и никогда не придет для тебя время убить меня или прикоснуться к этому младенцу. Уходи немедленно. Уходи к своим напастям.

Может, причину следовало искать во мне, в моем душевном состоянии, в тот момент оставлявшем желать лучшего, но мне казалось, что я могу понять далеко не все происходящее на моих глазах. Такое часто случалось со мной в компании моей загадочной спутницы, но тут я особенно резко это почувствовал.

— Уходи к своим напастям, — повторила она.

Они бросились на нас — и я знал, бросятся, — но в тот самый момент заколыхались, словно бежали через поток горячего воздуха, поднимающегося к потолку, и исчезли.

— Здесь становится очень уж жарко, — заметил Тим.

Мне-то казалось, что жар, который я ощущаю, — следствие напряжения, вызванного конфронтацией, но тут понял, что внутреннее состояние не имеет к этому отношения. Температура воздуха в комнате стремительно поднималась.

Помня слова Тимоти о том, что машина, управляющая временем, одновременно служила для Роузленда теплоэлектростанцией, используя термодинамические эффекты, связанные с реализацией главной цели, я вдруг задался вопросом, а может, Тесла, в его бесконечной мудрости, сделал так, чтобы главный рубильник не только отключил машину, но и уничтожл ее запасенным теплом.

— Нам лучше уйти отсюда, — сказал я. — Здесь все взорвется.

— Тревога порождает лишь новую тревогу, — напомнила мне Аннамария.

— Да, да, да, да, — не стал спорить я и повел их к двери вокруг хроноскафа, так, чтобы тело Клойса осталось с другой его стороны. Подхватил с пола пачку с деньгами и последовал за ними через выломанную дверь на лестницу.

Уроды на лестничных площадках таяли, когда мы приближались к ним. Уроды в эвкалиптовой роще потрясали кулаками и топорами и, наверное, напали бы нас, но тоже исчезали вместе с приливом перемещенного времени.

Рафаэль и Бу внезапно пробежали мимо нас с прижатыми к голове ушами и опущенными к земле хвостами.

Мы уже спешили по выложенной каменными плитами тропе, когда услышали, как под куполом башни что-то взорвалось. Громыхнуло так, будто одновременно ударили в тысячу колоколов. Оглянувшись, я увидел, что все стекла выбиты, а из окон летит золотистая пыль. Стены дрожали, из них начали вываливаться камни.

Выйдя из эвкалиптовой рощи на длинный склон, поднимающийся к особняку, мы обнаружили, что собаки застыли, а их шерсть стоит дыбом. Смотрели они на длинную лужайку, уходящую к югу от особняка, на которой высилась статуя Энцелада, но не титан заставил Рафаэля и Бу обнажить зубы.

Что-то двигалось в тенях под дубами, которые росли вдоль западной стороны лужайки. Поначалу мы могли разглядеть только что-то бледное, огромное и бесформенное. Существо медленно продвигалось по роще, ломая нижние, мешающие ему ветви, сотрясало деревья. В какой-то момент издало странный крик, полный тоски и печали, который каждую ночь будил меня в Роузленде и никак не мог быть криком гагары. Столь горький крик, издаваемый такой громадиной, пугал даже больше, чем ночью, когда я не знал, какой кричит зверь или птица. Существо это размерами не уступало слону, но ничего подобного в наше время по земле не ходило. В какой-то момент оно приблизилось к самой опушке, бесформенное, складчатое, чем-то напоминающее свинью, но куда более жуткое. Еще через несколько минут оно даже могло выйти на солнечный свет, а может, и дальше оставалось бы под деревьями, точно так же, как самые страшные монстры наших кошмаров всегда скрываются в тенях. Эти монстры из снов зачастую часть нас самих, существование которой мы не хотим признавать, и, возможно, этот лесной левиафан, зная о своем кошмарном облике, стремился не показываться полностью даже самому себе, вот и не выходил на открытое место.