— Тогда принимайтесь за дело, и чтобы подбодрить вас…
Мария подошла к нему, обвила руками его шею и подарила ему долгий страстный Поцелуй. На какой-то момент она прижалась к нему вся целиком, и от этого прикосновения, от запаха ее духов кровь его закипела, но она выскользнула из его рук, прежде чем он успел поймать ее.
— Позже! — шепнула она. — Я сумею вознаградить вас, будьте уверены, и даже щедрее, чем вы можете себе представить.
Шале снова отправился к Гастону Анжуйскому.
Некоторое время обстоятельства благоприятствовали планам Марии. Кардинал, бледный, но твердо стоящий на ногах, приехал к королю, и тот решил отправиться в Нант, чтобы там председательствовать на местном совете и самому определить стадии мятежа, в который вовлек Бретань Сезар де Вандом: он не хотел оставлять позади себя не до конца искорененное зло. Свадьба Гастона состоится там, вот и все! Впрочем, невеста задерживалась, и ей нужно было лишь ехать в указанном направлении. Это давало небольшой запас времени Марии и горстке дворян, все еще остававшихся на посту, для того чтобы продумать и осуществить их план. У медали, однако, была и оборотная сторона: расстояние до границ королевства из Нанта было больше, чем из Блуа, если только не следовать морем.
Королевский кортеж покинул Блуа двадцать седьмого июня. Мария и королева приободрились — Шале, похоже, удалось повлиять на принца: тот опять капризничал, заявляя всем, кто был готов его слушать, что, поразмыслив, он все меньше и меньше хочет жениться на Монпансье, как бы богата она ни была! Он слышал, что у нее слабое здоровье, и ему пока не слишком нужна жена.
Двадцать девятого июня прибыли в Сомюр. Там-то и произошел инцидент, в очередной раз потрясший хрупкое здание, которое Мария отчаянно пыталась возвести вокруг Анны Австрийской.
Лувиньи с юмором отнесся к истории с перепутанными письмами. Он тихо отдал Шале адресованное ему послание и от души посмеялся: не следует воспринимать всерьез оскорбления, брошенные женщиной в минуты гнева, его друг достойно участвовал в военных кампаниях, что снимало с него все обвинения в трусости. В то же время ему было любопытно узнать, что же такое мадам де Шеврез написала ему. Шале непринужденно ответил, что в записке не было ничего существенного и он даже не помнит, что с нею сделал: герцогиня в изысканных выражениях просила прощения за то, что не может в настоящее время побеседовать с ним наедине, как он просил. После чего он тотчас же предупредил Марию о том, что не выдал ее. Двор постоянно переезжал в последнее время, что в какой-то степени придавало правдоподобия этой версии, и Лувиньи принял ее. Или по крайней мере сделал вид, что принял, не перестав при этом ухаживать за Марией.
— Кто не рискует, тот не выигрывает, — признался он Шале. — Она отдает предпочтение вам, но она может и передумать. Но это не должно помешать нашей дружбе.
Впрочем, вскоре случай подверг испытанию эту дружбу уже на другой почве: на почве оружия.
Вечером по прибытии в Сомюр Лувиньи повздорил с герцогом де Кандалем, старшим сыном герцога д'Эпернона, и, разумеется, было решено драться на дуэли. Франсуа де Монморанси-Бутвиль тотчас предложил себя в качестве секунданта Кандаля. Это был самый заядлый дуэлянт королевства: он более двадцати раз нарушал запреты и не желал пропустить такой праздник. Но раз у Кандаля был секундант, он должен был быть и у Лувиньи. Тот попросил Шале взять на себя эту роль. Но Шале наотрез отказался. И поскольку Лувиньи был удивлен таким отказом и в его взгляде мелькнуло презрение, молодому человеку пришлось объясниться: он не может драться с Бутвилем, недавно оказавшим ему значительную услугу, убив некоего Понжибо, который пописывал шутливые стишки и взялся высмеивать супругу Шале, известную своим легким нравом, распевая:
Понжибо похвалялся,
Что весьма близко знался
С супругою графа д'Але.
Ее прелести все же
Оценил он дороже,
Чем перси графини Шале.
Гнев Бутвиля был вызван тем, что он являлся любовником означенной дамы, и, даже не поставив в известность ее мужа, он проткнул наглеца шпагой на выходе из трактира у Нового моста. После этой вспышки герой некоторое время провел в морском плавании и возвратился во Францию с твердым намерением лишь изредка вкладывать шпагу в ножны.
Лувиньи аргумент не удовлетворил:
— Это вы должны были убить Понжибо, а теперь вам следует убить Бутвиля за то, что он отнял у вас ваше законное право! Я даю вам такую возможность.
— Нет, простите меня! Мы подружились, и я очень его люблю.
— А как же наша дружба, о ней вы подумали?
— Вы тоже мой друг, но постарайтесь меня понять!
— Что? Что вы отказываетесь драться с вашим соперником, позволив ему замарать честь вашей жены? Вы просто ищете предлог, чтобы покончить с нашей дружбой, но будьте спокойны, я тоже найду себе новых друзей и сторонников!
Лувиньи выбрал себе другого секунданта, и дуэль закончилась царапинами с обеих сторон. Убивать друг друга практически под носом у кардинала было бы чистейшим безумием. Третьего июля вслед за королем, который собирался председательствовать на совете Бретани, все въехали в Нант под приветственные возгласы толпы, значительно менее привязанной к Сезару де Вандому, чем тот мог себе представить. По правде говоря, рука у него была тяжелая!
Был назначен новый правитель. Им стал маршал де Темин (Год спустя маршал умрет в Орэ), человек, пользующийся уважением. Это назначение целиком было заслугой кардинала: он сам предложил кандидатуру маршала, забыв про глубокое горе, причиненное ему братом Темина, убившим на дуэли его старшего брата Генриха дю Плесси де Ришелье. Отвращение кардинала к дуэлям, порой совсем глупым, а порой весьма похожим на замаскированные убийства, родилось из этой скорби, навсегда оставшейся в его сердце.
Наведя порядок в Бретани, король вернулся к своим собственным делам: речь шла о том, чтобы волей-неволей женить Гастона. «Партия неприятия», в которой теперь остались лишь Мария, Шале, Гастон Анжуйский и несколько дворян (Ла Лувьер, Буа д'Анме, Пюилоран и некоторые другие), почувствовала, что дело будет заведомо проиграно, если не нанести серьезный удар. Принц и Шале должны были бежать. На самом деле, столкнувшись в очередной раз с сопротивлением принца, Ришелье вновь переговорил с Шале, который уже не знал, каким святым молиться: он полагал, что достаточно ловок, чтобы играть на два поля, но он вот-вот мог потерять все, и пуститься в плавание с Гастоном было для него единственным выходом.
Мария активизировала свои усилия. Первоначальный план бегства через Ла-Рошель был отвергнут как слишком рискованный: город по-прежнему находился в руках протестантов. Тогда выбор пал на Лотарингию. В назначенный день, десятого июля, Гастон, Шале с двумя товарищами должны были утром покинуть Нант на надежных скакунах под предлогом короткого путешествия в Энгранд. По прибытии туда они собирались сообщить королю, что принц больше не чувствует себя в безопасности в Нанте и отправляется к матери в Блуа. Но, вместо того чтобы ехать в Блуа, они поскачут во весь опор в Шартр, затем в Париж, а оттуда в Мец или Седан. В Лотарингии они уже будут в безопасности.
