словно защищая. — Мой друг. Зигги, это моя мама, Кэтрин, и её муж, Эдвард.
Её муж. Он даже не называет Эдварда своим отчимом.
Я медленно выдыхаю, заставляя себя вежливо улыбнуться.
— Привет.
— Привет… Зигги, — Кэтрин переводит взгляд с меня на Себастьяна, но её внимание приковано к нему. — Милый, мы подумали, что могли бы поужинать с тобой прямо сейчас. Разве твои планы с… ними… — она бросает взгляд на мою семью, и на её лице появляется выражение тревоги, — не могут подождать? До другого раза?
Себастьян крепко сжимает мою руку. И тут я чувствую это. Он дрожит. Я сжимаю его ладонь, пока он не ослабляет хватку настолько, чтобы я могла переплести наши пальцы. Поглаживая его ладонь большим пальцем, я прижимаюсь ещё теснее. Я хочу утешить его так, как он утешал меня. Я хочу, чтобы он знал, что я здесь и никуда не уйду.
— Не сегодня, мам. Я даже не знал, что вы придёте. У меня уже были планы, и я не собираюсь их менять.
Это ложь. У нас не было никаких планов. Мамино приглашение было результатом спонтанной идеи, родившейся в конце игры. Но я всё равно улыбаюсь, потому что чувствую — Себастьян выбирает то, чего хочет, что делает его счастливым, что для него хорошо. Потому что вот эта ситуация, чёрт возьми, явно не хороша для него.
Выражение лица его матери становится холодным. Она шмыгает носом, опуская взгляд на свой кашемировый свитер, который натягивает до запястий.
— Ну, хорошо. Тогда в следующий раз…
— Зачем вы здесь? — спрашивает Себастьян.
Она, кажется, удивлена его вопросом, моргает, широко раскрыв глаза.
— Ну, это глупый вопрос…
— Не глупый, — говорит он тихо и терпеливо. — Это очень разумный вопрос, учитывая, что вы не приходили ни на одну из моих игр с тех пор, как…
— Ты стал для нас позорищем? — холодно произносит Эдвард. — Или, лучше сказать, ещё большим позорищем. Подумай о своём поведении, Себастьян…
Я вздрагиваю. Эдвард называет его Себастьяном. Эдвард — причина, по которой Себастьян ненавидит своё полное имя.
У меня сводит живот. Мне хочется плакать. Я называю его именем, которым пользуется этот подонок.
— Это было неподобающе, — продолжает он. — Зачем нам подвергать себя такой близости с тобой, если всё, что ты делал — это разочаровывал…
— Довольно, — говорю я ему, потянув Себастьяна в свою сторону. Он слегка налетает на меня, с трудом сглатывая, когда я смотрю в его сторону. Наши взгляды встречаются, и я подмигиваю ему. На его губах появляется лёгкая улыбка.
— Прошу прощения? — Эдвард сердито смотрит на меня.
Я поворачиваюсь к нему и одариваю своим холодным взглядом.
— Вы не будете разговаривать с ним в таком тоне, не при мне.
Эдвард бросает ледяной взгляд на Себастьяна, приподняв брови.
— Что ж. Тогда я просто уйду.
— Эдвард, — Кэтрин поворачивается к нему, протягивает руку, которую он игнорирует и стремительно уходит. Она поворачивается в нашу сторону, ко мне, затем снова к Себастьяну. — Я просто хотела сгладить неловкость…
— Между нами нечего сглаживать, мам, — Себастьян сжимает мою руку, как будто пытается обрести во мне якорь для себя. — И хотя я… люблю тебя, я не…Я не знаю, как смотреть на тебя с ним без боли. Действительно чертовски сильной боли. Мне нужно какое-то время побыть подальше от вас. Мне нужно разобраться с кучей дерьма, которое он натворил, и о котором ты либо знала, но проигнорировала, либо предпочитала не замечать.
Её глаза наполняются слезами.
— Себби…
— Пожалуйста, не надо, — напряжённо произносит он. — Просто… пожалуйста. Оставь меня в покое прямо сейчас. Я свяжусь с тобой, когда буду готов к разговору, но предупреждаю, тебе не понравится то, что я скажу. И если ты не выслушаешь меня, когда я буду готов к разговору, тогда между нами всё будет кончено, мама, я обещаю тебе. Я больше не собираюсь притворяться, что это моя вина, что я все эти годы был единственной проблемой. Нам всем троим потребовалось приложить немало усилий, чтобы стать такими, какие мы есть сейчас, и чёрта с два я буду и дальше херить себя и врать, чтобы ты чувствовала себя лучше. Прощай.
Себастьян поворачивается, увлекая меня за собой.
Я оглядываюсь через плечо. Его мать смотрит ему вслед, когда мы уходим. Её лицо напряжено, в глазах стоят слёзы.
— Себ… — начинаю я.
Он качает головой, заставляя меня замолчать. Следуя за ним, мы сворачиваем в коридор, затем быстро в другой. Себастьян распахивает дверь, втаскивает меня внутрь и захлопывает её.
У меня даже нет возможности оглядеться и понять, где мы находимся, прежде чем он обнимает меня и утыкается лицом мне в шею.
— Просто… — его дыхание быстрое и прерывистое. Он сжимает меня так крепко, что моё дыхание тоже становится неровным. — Просто обними меня, пожалуйста.
Я обхватываю его руками, и Себастьян сильнее утыкается лицом в мою шею. Он не издаёт ни звука. Почти не шевелится.
Но я чувствую горячие, влажные слёзы на своей коже.
Его слёзы.
Осторожно, ожидая каких-либо признаков неохоты, я начинаю поглаживать его спину большими, нежными круговыми движениями. Себастьян расслабляется, сильнее прижимаясь ко мне, его голова тяжелее ложится мне на шею.
Я молчу, потому что ему нужно, чтобы я была рядом, и потому что иногда нечего сказать. Иногда есть только тихое утешение, которое можно дать, время и пространство, чтобы успокоить боль, которую не могут унять ободряющие слова и жалкие попытки решения проблемы.
— Мне нужен грёбаный психотерапевт, — бормочет Себастьян, уткнувшись мне в кожу. Выпрямляясь, он вытирает глаза ладонями. — И новая семья, бл*дь.
Я смотрю на него снизу вверх, храбро пытаясь сдержать слёзы, чтобы быть стойкой, пока он разваливается на части. Мои руки опускаются на его плечи, нежно сжимая. Он снова наклоняется ко мне, прижимаясь щекой к моему лбу. Тяжело вздыхает.
— Я думаю, что психотерапевт — отличная идея, — тихо говорю я ему, соединяя наши руки. — И хотя они не самые покладистые люди, с которыми приятно находиться рядом, и они, вероятно
