красовались лишь старый забор, детская горка и песочница, где вместо песка возвышалась гора увядшей травы и стеблей конского щавеля. Они подошли к подъезду и нашли звонок домофона с именем Рунара. Им ответил хриплый голос. После того как Эльма и Сайвар представились, их впустили.
Рунар, или, как его звали, Рабби, был малорослый, худой, и его изборожденное морщинами лицо говорило о том, что на своем жизненном пути он испытал немало. Он недавно закончил вычищать мусорные камеры города, от него все еще пахло мусором, но это ему, кажется, не мешало. Его квартира пропахла сигаретным дымом и чем-то кислым – Эльма так и не поняла, чем именно. Они последовали за Рунаром в гостиную, где он предложил им сесть на истрепанный кожаный диван, казалось, вот-вот готовый развалиться. Кроме этого дивана, мебели в гостиной почти не было: только крошечный журнальный столик, заваленный хламом, и телевизор на небольшой полочке. Зато весь пол был покрыт книгами, журналами и кабелями. Стены были голыми, лишь над диваном висело небольшое распятие.
Когда они спросили Рунара, помнит ли он Хатлу, его взгляд сделался далеким, а пока он говорил, он смотрел на стену.
– Хорошие времена были, как я помню, – сказал он, улыбаясь самому себе. – Тогда ты просто тусовался и пока ни на что жестко не подсел. Это было еще до того, как все покатилось под откос и вся жизнь начала вертеться только вокруг одного. Тогда у меня была работа. Я на несколько недель кряду выходил в море, а значит, пока я был на берегу, у меня было достаточно времени, чтобы потрясти ширинкой.
– Вы помните, что у Хатлы была маленькая дочка? – спросила Эльма. Она сидела на краешке дивана, стараясь как можно меньше соприкасаться с его поверхностью. – Ее звали Элисабет.
Рунар кивнул и что-то промычал. Он отер пальцы и стал смотреть на темно-коричневый паркет.
– Вы помните, что она там была? – снова спросила Эльма, так и не услышав от Рунара ответа. – Пока вы веселились, она, видимо, сидела в своей комнате на верхнем этаже. Вы ее так и не видели? Она никогда не выходила?
– Почему – выходила. Я ее видел… не могу сказать, как часто.
– Вы с ней когда-нибудь разговаривали? Заходили к ней в комнату? – Сайвар пристально смотрел на Рунара.
Тот поднял глаза и стал переводить взгляд то на Эльму, то на Сайвара:
– Это что за…? Это вы о чем? Вы меня в чем-то обвиняете?
– Вы знаете, чтобы кто-нибудь другой заходил к ней в комнату, пока вы веселились? – спросила Эльма.
Рунар скривил губы и помотал головой. Его взгляд убежал к окну, а потом снова перешел на собеседников.
– Вы уверены?
Рунар не ответил. Она выудил из кармана сигарету и закурил, не открывая окна. Маленькая квартирка быстро наполнилась дымом.
– Несколько дней назад ее обнаружили мертвой, – сказала Эльма. – Убитой.
– Я об этом слышал и видел ее фотографию в газетах, – ответил Рунар. – Вы же не думаете, что это как-то связано с тем?
– С чем связано? – Сайвар наклонился вперед и не мигая смотрел на Рунара. – Что мы должны думать, Рабби, с чем оно связано?
Рунару стало трудно усидеть на месте. Он сделал несколько глубоких затяжек, выдохнул дым в сторону, словно считал, что так он позже долетит до Эльмы и Сайвара. Эльма заметила, что на лбу у него выступил пот.
– А вы можете обещать, что то, что я вам расскажу, дальше не пойдет? – наконец спросил он. – Оно не от меня происходит.
– К сожалению, обещать такого мы не можем. Но если вы знаете что-нибудь важное и скрываете, то это преступление, и за него вам может грозить тюрьма.
Рунар вздохнул, затушил сигарету и провел по лбу рукавом.
– Ну да ладно, все равно мне терять нечего, – сказал он. – Правда, я сомневаюсь, что это важно. Это ведь женщина, которую обнаружили у маяка? Кажется, я ее узнаю. Такое лицо не забудешь. Такая миленькая маленькая девочка. – Он немного помолчал и лишь потом продолжил: – Ну. Я не знаю… у меня, в общем, нет никаких, знаете, веских оснований, чтобы подтвердить то, что я подозревал… что мы все подозревали… но он часто ходил к ней на верхний этаж. Приходил, пока мы веселились, и поднимался по лестнице. Мы ничего не слышали, ведь у нас музыка громко играла. Сколько времени он там проводил и что делал, я тоже сказать не могу. Когда веселишься, про время забываешь. Ну, во всяком случае, тогда я забывал. – Он улыбнулся, но глаза остались серьезными. – Но мы знали, что он туда ходил. И Хатла знала, но ничего не предпринимала. По-моему, она сама себя убедила, что там ничего такого… Что он с ней ничего не делает…
– А кто это был? Это Хендрик к ней ходил?
– А? Хендрик? – Рабби удивленно посмотрел на них и помотал головой. – Нет, это Томми был. Тоумас, брат Хендрика. Если он узнает, что я вам это рассказал, он меня разделает хуже, чем свою бабу! Пожалуйста, обещайте не говорить, что это я вам рассказал! Прошу вас!
* * *
Когда Хендрик вернулся домой, проведя весь день на поле для гольфа, ему показалось, что в жилище необычайно тихо. Он редко никого не заставал дома, и ему это не понравилось. Обычно Ауса сидела и вязала эту свою одежду, которая стала пригождаться только сейчас. Задумавшись об этом, он понял, что в последние дни она вела себя странно. Вернувшись из больницы, она сидела дома сложа руки, и он часто заставал ее за смотрением в окно на что-то непонятное. Что-то, что, наверное, никто не видел, кроме нее.
Он походил по дому в поисках каких-нибудь подсказок о том, куда она могла уехать. Ее сумочка была на своем месте: висела на батарее в прихожей. Но ее ботинок он не нашел. Может, она в саду. Летом, когда Ауса не вязала дома, она часто возилась в саду. Он подошел к окну гостиной и выглянул в сад, который выглядел весьма сереньким. У травы бурый оттенок, ветви голые. Он прищурил глаза в сторону кустов: ему показалось в них какое-то движение. Небось, котяра какой-нибудь. Он не любил этих подвижных созданий, которые могли внезапно выскочить с самой непредсказуемой стороны. При виде них его просто дрожь брала.
В кухне из крана капало. Хендрик попробовал закрутить его потуже, но капли по-прежнему падали – когда они разбивались о посеребренную сталь, раздавалось щелканье. И вдруг он услышал у себя за спиной скрип паркета и
