голосили по покойнику: «Идэ ця похоронна процессия, и жинки йдуть. Значыть, оказываеця, евреи на похороны специально нанимали, платилы плакальщиц, якие шли за процессией, значыть, плакалы и рвалы на сoби волoсся. Цэ я памятaю» (В.Ф. Бабийчук, 1946 г.р., Сатанов Городокского р-на Хмельницкой обл., 2004, зап. О.В. Белова). Похоронная процессия доходила до речки, за которой находилась гора с кладбищем. Плакальщицы останавливались над речкой, и лишь немногие провожавшие продолжали путь до могилы. Наш рассказчик затруднился ответить, были те женщины еврейками или украинками. Скорее всего, речь идет все же об украинках, что подтверждается польскими материалами: «Нанимали плакальщиц-полек, потому что евреи не плачут [по покойнику], сидят только и бормочут что-то по-своему» (Hryciuk, Moroz 1993a: 91).
Говоря о том, как проходила еврейская похоронная процессия, некоторые рассказчики вспоминают о шутках, которые устраивали в это время дети и молодежь. В 2001 г. в бывшем местечке Сатанов Городокского р-на Хмельницкой обл. мы записали рассказ о том, как дети и подростки забирались на церковную колокольню и «в шутку» звонили в колокола во время еврейских похорон. При колокольном звоне процессия останавливалась, и евреи, по словам рассказчицы, бросали своего покойника на землю. Целью этой шалости было получить от евреев своеобразный «выкуп» – конфеты и коржики. Евреи приходили жаловаться родителям «шутников», но те даже если и наказывали детей, то слегка, и забава продолжалась (А.А. Скибинская, 1915 г.р., зап. О.В. Белова, А.В. Соколова, В.Я. Петрухин).
Этому «анекдоту» нашлись соответствия и в других местах. Нечто подобное происходило, например, в с. Вашковцы Черновицкой обл.: «А наши в колокол звонят – а они тело кладут. Звонить перестали, и они опять бегут. Этим занималась молодежь. Старики ругались» (Соколова 2003: 358). Во время экспедиционных исследований 2004 г. также удалось найти подтверждение бытованию такой практики ритуального поведения: при прохождении еврейской похоронной процессии дети старались зазвонить в церковный колокол; евреи бросали покойника и разбегались (с. Озаринцы Могилевского р-на Винницкой обл.). Нечто похожее происходило, как свидетельствует А. Цала, и на территории юго-восточной Польши (Cała 1995: 55).
Таким образом, в распоряжении местного христианского населения было безотказное средство, способное приводить евреев в состояние паники.
Однако если выслушать другую сторону этого культурного противостояния, то и у нее находились ответные, не менее действенные меры. Об этом – легенда, связанная со старым еврейским кладбищем польского города Люблина.
В давние времена гора, на которой находится исторический район Люблина – Калиновщизна, принадлежала некоему человеку, который после своей смерти завещал ее двум своим сыновьям. По прошествии некоторого времени братья продали свои владения: один – монахам-францисканцам, другой – еврейской общине. Вот так и получилось, что исстари на вершине горы располагались рядом католический монастырь и еврейское кладбище. При этом повелось, что каждый раз, когда евреи шли хоронить своих покойников, в монастыре начинали звонить колокола. Однажды умер почитаемый цадик, и евреи понесли его хоронить. И как только (как обычно) раздался колокольный звон, случилось чудо: мертвец сел на погребальных носилках и стал по книге читать молитвы, проклиная тех, кто мешал ему упокоиться. И от его проклятий монастырь стал уходить в землю. Перепуганные священники прибежали просить цадика о милости. С большим трудом ученики уговорили рабби прекратить проклятия и улечься на носилки, чтобы завершить похоронный ритуал. Но с тех пор монастырь францисканцев так и стоит на горе ниже еврейского кладбища (Kubiszyn 2003: 33–34).
По сообщению В.А. Дымшица, в еврейской среде обращался еще один сходный сюжет, восходящий к XII в. и зафиксированный в «Майсебух», сборнике XVII в. Согласно этой легенде, житель немецкого города Вормса, вздумавший звонить в колокол во время прохождения еврейской похоронной процессии, был придавлен обрушившейся колокольней.
Яркое отличие еврейских похорон от нееврейских, по мнению наших информантов, состоит в том, что евреев не положено хоронить с цветами и с музыкой. Соответственно для еврейской среды «похороны с музыкой» становятся знаком «антикультуры», неподобающим ритуалом, и пожелание таких похорон еврею может означать проклятие. Об этом – история из довоенной жизни города Суража в Брянской обл., рассказанная нам жителем Москвы.
«А с музыкой, что это противоречит этим, похоронам, это я знаю с нескольких, так сказать, сторон. Ну, прежде всего, это беседа христианина с евреем, с иудеем. И вот христианин говорит, что как это всё у вас мрачно проходит, похороны. А у нас там музыка и всё… А еврей отвечает: “Да! Мне тоже больше нравятся ваши похороны”. Ну это опять же на уровне анекдота, но понятно всю эту подоплёку. Как мне мама рассказывала, что их дом находился напротив синагоги. И в 20-е годы, в конце 20-х годов, когда началась эта борьба за то, что все население Советского Союза является атеистическим, и даже в процентах писали, сколько осталось верующих, там целыми районами рапортовали о том, что религия, так сказать, искоренена полностью. Ну и вот пришли комсомольцы грабить эту синагогу, которая была напротив. Причем, наверно, больше половины евреев было среди этих… комсомольцев. А бабушка – ее бабушка, это моя прабабушка, верующая – мама, значит, смотрит на нее, а она стоит совершенно молча так с каменным лицом и повторяет все время: “Мит музыка! Мит музыка! Мит музыка!” Это значит, она слала им проклятия, чтоб их хоронили с музыкой, вот! Это само по себе считалось кощунством уже – хоронить с музыкой» (В.Г. Смолицкий, 1926 г.р., Москва, 2005, зап. О.В. Белова).
4.5.4. Последнее пристанище
В ландшафте бывших местечек кладбища различных конфессий зачастую становятся своеобразным маркером культурного пространства. При этом как некрополи доминирующей конфессии (католическое – «польское» и православное – «русское»), так и заброшенные еврейские кладбища окружены в массовом сознании целым комплексом суеверных представлений.
Следует начать с терминологических различий. Для христианских захоронений в обследованных регионах повсеместно употребляются термины кладбище, кладoвище, цвинтар(ь)/цвэнтар(ь), мoгилки. Словом кладбище/кладовище может обозначаться и еврейский некрополь, но в ряде мест Подолии и Буковины зафиксировано четкое терминологическое противопоставление: кладбищем называются только места католических и православных захоронений, для еврейских же существует особое название – окoпысько (значение этого слова иногда соотносят с «окраиной», неким отдаленным пространством) (Белова 2005: 191).
Отмечается и расположение «чужого» кладбища – еврейские кладбища часто расположены на крутых склонах холмов, тогда как христианские – на равнине: «Они чось на гoрах. У нас ривнина скризь, а тут именно на гoрах, на скaлах» (В.И. Дмитришенко, 1960 г.р., Черневцы Могилевского р-на Винницкой обл., 2004, зап. О.В. Белова, Т.В. Величко). В Западной Белоруссии мы записали также представление о том, что на еврейских кладбищах якобы не растут деревья: «Люди говорят, что на еврейских
