одного закона; 31 % нарушили закон.
В докладе подчёркнуто, что 18 % убитых были вооружены, чего не запрещает американский закон; 36 %, по утверждению полиции, имели «какое-либо оружие» – трость, игрушечный пистолет, пистолет для пускания мыльных пузырей, мобильный телефон, кошелек, причём свидетели оспаривают и эти полицейские утверждения, а 46 % не имели ни малейшего намека на оружие.
По результатам доклада американские правозащитники объявили США расистским полицейским государством. И я гружу читателя такой необаятельной информацией, намекая на атмосферу жизни Гарлема, занимающего, как Лувр, 13 гектаров земли от северной стены Центрального Парка до одноименной реки, отделяющей его от ещё более ужасного района Бронкс.
Подъезжая к тому самому, выкрашенному зелёнкой, жуткому мосту, что попался нам на прогулке к Гудзону, я испытывала волнение, как перед поднятием занавеса перед нашумевшим спектаклем. Всё в этой чёрной слободке – и тротуары, и магазины, и переходы, и скамейки, и фонари, и граффити – казалось грязнее, беднее, проще, дешевле, ломанее, запущеннее и безнадежнее, чем в изученных нами частях Манхэттена. Деревья и тенты были в дефиците, и оттого температура казалась градусов на пять выше, чем на 79-й улице.
В открытой двери первого встречного магазинчика происходила невразумительная движуха, и я нырнула туда, пока муж не успел отговорить. Помещение было расчерчено металлическими клетками, в которых кудахтали, покрякивали и похрипывали куры, утки, гуси и индейки. Запах стоял невыносимый, а к окошку справа от входа тянулась живописная очередь молчаливых чёрных домохозяек. Молчаливых потому, что за птичьим ором всё равно ничего не было слышно.
В центре помещения с потолка спускались весы, состоящие из металлической миски и припаянного к ней гигантского циферблата. Сооружение дополняла толстая ярко-жёлтая верёвка. В зал выходила огромная чёрная тётка в рабочем халате, совала в клетку мощную лапищу в варежке, вытаскивала за глотку очередную пернатую особь, усаживала её на весы и ловко приматывала толстой ярко-жёлтой верёвкой.
Пернатой особи это не нравилось, она начинала прыгать и клокотать, а стрелка весов скакала в ритме её прыжков. Покупательница начинала прыгать и клокотать в том же ритме, возмущенно тыча пальцем в эту самую стрелку. Огромная продавщица гасила её профессионально поставленным голосом, мол, если ты такая умная, скажи своей утке, чтоб сидела спокойно.
А сверху помещение накрывал девятый вал негодования разом проснувшихся пернатых. Описать это словами невозможно, разве что современной симфонической музыкой, и я поскорей выбежала из магазинчика, чтобы не задохнуться от шума, смеха и запаха.
Мы двинулись вдоль центральной улицы Гарлема, носящей имя Мартина Лютера Кинга. Малоэтажность домов делала её пространство более-менее очеловеченным. Белых практически не было, и улыбались здесь не как на Бродвее, а по-настоящему. И, видя, что рядом со мной весьма смуглый муж, улыбались ещё приветливей – в таких районах важен даже самый незначительный оттенок кожи.
Улица была торговой, и возле одного лотка, точнее стола, покрытого жёлтой клеёнкой в белых розочках, я не выдержала и стала фотографировать чёрную тётку, торгующую бижутерией – пластмассовыми браслетами душераздирающих цветов и пластмассовые серьгами величиной с ладонь.
Параллельно тётка рекламировала местную парикмахерскую, прицепив плакат с креативными стрижками, оставляющими на голом черепе волосы в виде изображения мордочки Микки-Мауса, американского флага и прочих местных идеологем. Завидев фотоаппарат, тётка спрятала лицо под соломенной шляпой, а к мужу подошёл изнаркоманенный доходяга и спросил, «зачем его баба тут снимает?».
Логичней было спросить меня, но я была белой и потому не пользовалась доверием. Муж ответил, что я из России, снимаю для блога в Интернете. Тётка тут же вытащила из-под шляпы симпатичное щекастое лицо и стала улыбаться во все зубы. Доходяга добавил убедительным тоном:
– Сскажи своей бабе, чтоб запомнила – не надо ей тут снимать!
После этого я фоткала только из-под полы, а потом объяснили, что половина лотков сворачивается при виде полицейских, если полицейские не в доле. А я могла показаться муниципальной сотрудницей или местной журналисткой, собирающей компромат на полицейских.
В разных городах мне встречались «улицы женщин», но улица Мартина Лютера Кинга оказалась «городом мужчин», стоящих строем на протяжении всего нашего пути. Чёрных, обдолбанных, десоциализированных мужчин, вышедших без всякой цели, но в надежде обрести её. Эдаких негритянских Мармеладовых, которым некуда идти, шарящих по толпе глазами, голодными до женщин и приключений.
Женщин, наверное, было столько же, но все при деле: вели детей, торговали, покупали, мели, спешили и тащили. Возможно, вечером толпы женщин тоже выходили сюда в поисках заработка и адреналина, но мужчины начинали это светлым днём. Думаю, половина из них была «профессиональными безработными», а половина выброшенными за борт инновационными технологиями.
Сегодня в «плохих» районах американских городов возникли целые районы, где неработающие мужчины норма жизни. Без работы, медстраховки и статуса они не котируются на брачной ярмарке, хотя полвека назад были весьма востребованы. А нынче либо живут на содержании женщин, либо получают пособие по нетрудоспособности, либо сливаются в теневую экономику и криминал.
Это в «плохих районах», а в моногородах, где закрылось производство, проблема ещё серьёзней. Представителей элит она не волновало до тех пор, пока эти мужчины не проголосовали за Дональда Трампа. И теперь, чтобы решить их проблемы, он готов возращать в США заводы, выведенные в Азию.
По статистике, женщины лучше адаптируются к экономическим сложностям, чаще меняют работу, охотнее переобучаются; и уверены, что неработающий муж – прежде всего лишний рот. Тем более мать-одиночка получает больше талонов и льгот.
Знакомый из Бруклина рассказывал, что у него во дворе два итальянца и один сириец дни напролёт играют в настольные игры. Один оформлен психом – живёт на своё пособие. Второй живёт с отцом-стариком на его пособие. Третий постоянно женится, рожает детей, потом жены с детьми сбегают и появляются новые. И все три мужика такие, что на них можно пахать.
Есть даже реальная история про сгоревший дом в Калифорнии, воспринимаемая как анекдот. Во время пожара в трёхэтажном доме на первом этаже погибла нигерийская семья, занимавшаяся подделкой чеков. На втором этаже погибла группа нелегалов-исламистов, обманом получавших муниципальную помощь. На третьем этаже погибли представители латиноамериканской шайки.
В живых осталась семейная пара белых с четвёртого этажа. На вопрос правозащитников, как могло получиться, что спаслись только белые, начальник пожарно-спасательной службы ответил: «Белые ушли на работу!»
Пытаясь декриминализовать Гарлем, власти уговорили было риелторов и домовладельцев поднять цены на жильё. Но местные ответили на это погромами, поджогами магазинов и офисов, и потенциальные покупатели жилья испарились.
Гарлем не только название района, но символ образа жизни – нищеты, безработицы, порока, агрессии, неграмотности, лени, криминала, второсортности и безысходности. Силясь
