отличаться в разы.
— Я могу надеяться… — просительно начал месье из жидов.
— А… — дядя Гиляй махнул расстроенно рукой, — такой анекдот пропал! Слово.
Успокоенный фотограф вновь захлопотал. Оказалось, што пришли фотографировать кота, ставшего прототипом сэра Хвост Трубой. Ну и всех домашних заодно, раз уж пришёл.
Я сразу заволновался, и на дядю Гиляя этак укоризненно. Люди к такому событию загодя готовятся, а тут так! А?! Безответственность и небрежность, вот как это называется! Ишь, сюрприз у них!
В ванную комнату умываться, да причёсываться. Потом лучший костюм… Санька пришёл, ещё сильней меня заволновался.
Владимир Алексеевич, смотрю, смутился мал-мала. Дошло, што мы с Санькой не из господ ни разу, и это для нас ого! Событие!
— Небось и в деревню послать можно, — страшно округляя глаза, прошипел Санька.
— Кому?
— Да хоть кому! Штоб знали, а?!
— И то! — согласился я. — Голова! То-то разговоров будет! Знают даже если, то через пятые языки и десятые уши, а тут – нате! Фотографическая карточка!
Мы так переволновались, што нас первыми и фотографировали, штоб успокоились. Потом уже Гиляровских и нас с ними.
— Сколько карточек, месье? — поинтересовался фотограф. Мы с Санькой переглянулись, и не сговариваясь:
— Десять!
— По десять каждой! — поправился я, и Чиж закивал.
— В деревню, — начал он загибать пальцы. — Фире с тётей Песей в Одессу, Косте-моряку…
— Ви знакомы с Костой? — фотограф уставился на нас.
Киваю осторожно, а то мало ли…
— Шикарно! — восхитился месье Кац, — а не ви ли таки случаем, автор песни за Косту-моряка?
— Почему случаем? Я вас таки уверяю, обошёлся безо всякого случая!
— Шикарно! Люблю свою профессию за такие вот знакомства!
С фотографированием кота возникли не то штобы сложности, но и немножечко таки да! Кот отказывался сидеть так, как надо, заодно обшипев заробевшего месье Каца. Выход нашла Мария Ивановна, велевшая Наде встать за фотографом.
Кот такой сразу – раз! И насторожился за свою любимицу. Встал на табуреточке, суровый такой, и на возящегося у штатива фотографа – не мигая! Бдит.
Как есть рыцарь котячьего образа, только не из тех, што трубадуры с Дамой Сердца.
Из тех настоящих, которые на стену захваченного города первыми, прикрывая своим щитом товарищей от вражеских стрел, а потом – грабить и насиловать! С поправкой на шерстистость. Надя счастлива-ая! Ушёл фотограф, она кота в охапку, и ну с ним танцевать!
— Контракт, — пояснил потихонечку дядя Гиляй, горделиво пуша усы, — с англичанами подписали.
— Ого!
Опекун только подмигнул, и такой себе счастливый! Куда там Наде! Я удивился сперва, а потом – эге… Люди, они ж почти всё заради детей, а тут – вот. Успех! Ребёнок ещё совсем, а уже счёт в банке и какое-никакое, а признание! Хотя почему какое-никакое? Международное! Загордишься.
Ну и пока все радовались, Мария Ивановна горнишной указаний надавала, да по магазинам отправила. Кондитерским.
— Подруги Наденькины придут, — пояснила она.
Мы с Санькой такие переглянулись, но вздохи при себе удержали. Сталкивались. По одной-две когда, ещё ничего, можно терпеть, но и то… Хи-хи-хи сплошное, шушуканье, да взгляды. Самый дурной возраст, как по мне. Помладше когда, так ещё дети, пусть даже и бабы. Эти… гормоны, да? В общем, не шибко ещё в голову бабское разное бьёт. Постарше когда, тоже ничего – барышни. Дурные ещё, но держатся. Форс блюдут, значится. А эти ни туды, ни сюды! И толпа. Полкласса небось, если не весь.
Мария Ивановна правильно нас поняла. Шагнула сразу, к себе прижала на секундочку, отпустила, да и в глаза.
— Потерпите, ладно? Для Наденьки это очень важный день.
Переглянулись, да и кивнули обречённо. А куда деваться-то? Хоть прихорашиваться не нужно, потому как уже расхорошие.
Минут пятнадцать всего, как Татьяна пришла, и в-жух! Пищат в прихожей, визжат восторженно, Наденьку всю зацеловали-заобнимали, глазами любопытно на нас стреляют.
Дальше – фрагментарно только. Ещё девчонки, ещё… и вот набралась их критическая масса, после которой последовал Большой Взрыв! Э… откуда это?
Пищат! Так, што чуть не голова трескаться начала, как арбуз спелый. В ухи ввинчивается! Чуть не три десятка писклей в одной гостиной.
Наденьку поздравляют, кота потрогать норовят. Потом чай с пирожными да конфетами. Но вот спроси меня, каково это на вкус, так и не отвечу! Этикет потому как.
Ем, пью, и отслеживать всё время надо – как. А ещё – слушать. Они все наперебой, да писклявые! Не вдруг и разберёшь такой говор, ну будто комары над ухом зудят. Бог с ними, но мы же не от себя, а за Надю сидим. И возраст. Не так скажешь, не так посмотришь, не вовремя ответишь – обидка! Мало ли, как это всё потом на Наде скажется?
Отпились и отьелись, так подружки её и осмелели. К нам уже. Кто, да откуда… и знают ведь от Нади, а подробности! Да штоб сами сказали, и мало ли, што только што уже говорил! Повтори лично для неё!
В фанты играли, потом с Санькой рисовали им всякое. Каждой! И пищали, пищали… подпрыгивали, повизгивали, хватали за руки. Вежливо вроде как, но их-то – ого! Даже ого-го! Проводили последнюю гостью, и я сразу в ванную. И голову под воду! Холодную! Вот ей-ей – почудилось, будто пар пошёл. За мной Санька, и тоже – под воду!
Глянули друг на друга очумело, а дядя Гиляй в дверях похохатывает.
— Погодите! — грозится. — Лет через несколько вам такое в радость будет!
— Да ну! — вырвалось у Саньки. И глазами этак недоверие, почти даже и вежливое. Я смолчал, но тоже… глупость же, верно!?
Пользуясь, што опекун в настроении, поделился насчёт нехватки движения и вообще – азартности. Он себя за ус подёргал задумчиво, мысли на морде лица заотражались, и смотрю – улыбка!
— Это, — говорит, — службишка, не служба! В Гимнастическом обществе давно твоими танцами акробатическими интересуются. Инструктором… хм, не обещаю, но с акробатами свести могу. А фехтованием заняться не хочешь?
* * *
— …интересно у Гиляровских, — ещё раз повторила сонная Машенька Елбугова, заканчивая расчёсывать волосы перед сном, — и мальчики милые, хотя и очень стеснялись поначалу. Знаешь, так смешно жидовский акцент изображали! Они, оказывается, летом в Одессе жили. Даже сценки разыгрывали. Как там… Шломо и Рувим, кажется. Будто два жидёнка. Смешно!
— Смешно, — сдавленным голосом отозвалась Лиза, — спи!
Сорок первая глава
Из редакции Владимир Алексеевич вернулся сильно нетрезвый и немножечко злой.
— Не смотри! — погрозил он пальцем супруге. — Тот случай, когда и не хочешь, а надо!
Опекун завозился тяжело, скидывая пальтецо
