смотреть, как мой отец сгорает из-за моей беспечности.
Я беру на себя полную ответственность за то, что случилось с Джонни. Я убил его! Возьмите меня! Некого винить, кроме меня! Пожалуйста, избавьте меня от этой вины и лжи и освободите меня, сожгите меня! Я больше не могу так жить—
— Что ты делаешь?! — Джон выхватил письмо у меня из рук и разорвал его пополам.
— Ты не имеешь права входить в мой офис!
Я вскочила на ноги, слезы катились по моему лицу, бумаги валялись у моих ног.
Джон ударил кулаком по кнопке включения измельчителя и просеял две половинки письма через машинку, его лицо было сердитым, глаза горели красным от ярости.
— Ты защищаешь его, — прошептала я, понимая. — Ты защищаешь язычников.
— Упакуй все свои вещи, Фэллон, — заявил Джон, бумага порвалась и исчезла навсегда. — Ты уволена.
— Я бы никогда никому не сказала, — плакала я. — Пожалуйста, я лю…
Я замолчала, слезы застыли в уголках моих глаз. Я сделала глубокий вдох и выпрямила спину. — Я люблю его, Джон. Я бы никогда ничего не сказала. Ты должен мне поверить.
— Убирайся! — закричал он.
Глава 27
Джулиан
Джон появился в хижине этим утром, постучав в дверь еще до восхода солнца.
— Она знает, — сказал он мне.
Я не знал почему, но в тот момент мою душу пронзило облегчение. Кто-то, кроме Бэка и Джона, знал правду. Ложь медленно грызла меня.
Фэллон знала, и я, наконец, смог вздохнуть. Фэллон знала, и, возможно, это было к лучшему. Мне не нужно было беспокоиться о возможности причинить ей боль, убить ее, разбить ей сердце. Я буду тем, кто что-то с ней сделает. Она будет той, кто сделает это со мной. И меня это устраивало.
Я предпочитал, чтобы все было именно так. Я убил трехлетнего мальчика, кто мог смотреть на это сквозь пальцы? Я заслуживал не меньшего, чем боль, которую она, действительно и неосознанно, причинила бы.
Ненавидь меня, моя луна. Ненавидь меня так, как я ненавижу себя.
Потому что, если ты этого не сделаешь, ты умрешь, и, вероятно, это тоже будет моя вина.
У всех нас была своя история. Они сказали, что наше прошлое не определяет нас, но это так. Мое прошлое привело меня к этому. Это было причиной, по которой я сменил курс. В возрасте четырнадцати лет я начал понимать, почему существуют правила. Я начал ценить кодекс и следовать ему, уважал Орден. Я не просто подыгрывал ради того, чтобы снять проклятие. Я укоренил правила в своем мозгу, потому что видел, как быть самим собой может поставить под угрозу жизни. Я превратился в маску, которую носил.
Перед смертью Джонни я раздвинул границы дозволенного, потому что в моих венах текли магия и невежество. Когда-то я был мальчиком, который бегал голышом по лесу, выл в ночи, проводил время с мальчиками, смеялся, играл и совершал ошибки. У меня было все это — до того, как Джонни умер.
Потому что когда-то я был слишком диким и слишком свободным.
Поскольку я был папиным первенцем, я был единственной надеждой продолжить родословную элемента духа. От отца больше не было никакой пользы, и он был идеальным язычником, чтобы взять вину на себя. От меня зависело продолжить родословную Блэквеллов, родив сына, и ее нельзя было прервать, как это сделали Дэнверы.
Я был единственной надеждой, по крайней мере, так объяснил Джон после того, как я признался в отправке письма в Орден, чтобы признать свою вину. Джон вмешался и перехватил мое признание, прежде чем оно попало не в те руки, более чем готовый пожертвовать жизнью отца после недавних убийств, которые он совершил — из-за нашей теневой крови. Это была идеальная ложь.
И я жил с бессонницей до возвращения Фэллон.
Теперь она тоже уйдет. Но это было к лучшему.
Я был одним из проклятых. Быть монстром было моим неотъемлемым правом.
Я бросил камень по поверхности Атлантики. Солнце выглянуло из-за горизонта, мягко подмигнув бледно-желтым. Я почувствовал, как она притягивает меня, как луна притягивает прилив. Она была здесь.
Я повернулся к ней. Она стояла в нескольких футах от меня, наблюдая за мной с восхищением, которого я не мог понять. На ней был большой свитер, прикрывающий те маленькие шорты, которые она обычно носила, ее длинные ноги занимали больше половины ее тела. Она всегда была либо в одном, либо в другом. Она была либо в пижаме, без макияжа, со спутанными волосами и выставленной напоказ невинностью. Или же у нее были фирменные джинсы, дорогие туфли, каждая прядь на идеальном месте и упрямство на пути.
Но я бы взял Фэллон любым способом, каким только мог ее заполучить. Возможно, она чувствовала то же самое в ответ. Возможно, она забрала бы меня любым способом, каким смогла бы заполучить меня, и мою теневую кровь тоже, пока не позволила бы ей убить себя.
Фэллон подошла ближе, ее взгляд скользнул ниже по камням, прежде чем она ступила на каждый из них. Оказавшись рядом со мной, она протянула мне руку. Я бросил несколько камешков ей на ладонь. Мы снова повернулись лицом к морю.
Мы продолжали пропускать камни в течение долгого времени, позволяя ее спокойствию превратить нас в единое целое.
Какое-то время луна и солнце находились на одном небе. Так же, как мы делили одну и ту же скалу, на которой стояли.
— Я вижу призраков, — внезапно сказала она в пространство между нами. В воздух. Я не знал, как ей это удавалось, как она говорила так свободно. Я завидовал этому в ней. — Я никогда никому раньше не говорила, но это правда. Я их вижу. Говорю с ними. В большинстве случаев помогаю им. Однако был один человек, которому я так и не смогла помочь. Я никогда не знала его имени, но я не думаю, что он тоже знал. У него были белые волосы и черные глаза. Он всегда был таким холодным. Как будто он был заморожен.
Бэк был прав, и это меня не удивило. Фэллон была такой же, как ее мать.
Фэллон могла разговаривать с мертвыми. Я молчал, прислушиваясь.
— Я думаю, что часть меня никогда не хотела помогать ему, потому что я никогда не хотела, чтобы он уходил. Какое-то время он был моим единственным другом. Но однажды он так и не вернулся, и я так и не поняла почему.
