это тебе?
— Это надо не мне, а людям! — выпалил изрядно растерянный происходящим ученый.
— Каким людям?
— Ну, людям…
— Ты фамилии мне назови.
— Я имею в виду вообще людей, народ…
— И после этого ты утверждаешь, что в порядке? Да любой психиатр тебе объяснит, что политика делается не вообще, а для определенных, конкретных личностей.
— Я это и подразумевал.
— Вот. Так скажи мне, кто это такие.
— Это население России, обычные граждане, рядовые наши…
— Толя, здесь ты не на митинге. Не пудри мне мозги. Тебя кто-то в это втянул. Понаобещали с три короба, наверное. Я же тебе бабки давал. Мало?
— Да причем здесь деньги, Аркадий? Это… это, если хочешь, мое призвание.
— Ах, вот оно что! Нет, не призвание это, а очередной бзик! То ты книги собрался писать, а теперь сам не знаешь, куда попер.
— Да знаю я.
— Дурак ты, Толя, если не врешь, конечно… а заливаешь ведь, признайся!
— Аркадий, я серьезен, как никогда. И депутатом буду!
— Нет, друг мой, ты — не будешь!
— Это почему?
— Знаешь, на кого ты сейчас похож?
— На себя.
— Нет, ты похож на мальчишку, которому мама купила игрушечный пулемет. И он побежал к дяденьке-солдату в защитных штанах, чтобы его тут же взяли на войну.
— Ты…
— Погоди. Хорошо, допустим, станешь. Станешь ты депутатом. И что ты там будешь делать? Зачем это тебе? Денег хочешь много? Так это не просто. Надо уметь их заработать. Ни одному депутату за красивые глаза бабло никто не дает. Для этого либо надо стать подстилкой, либо уже заранее в команде идти. Тебе ведь поддержку обещали? Так? Значит, будешь там под их сурдинку плясать. Ты этого хочешь?
— Поддержка ни о чем не говорит. Не стану я никому продаваться!
— А, мы нищие, но гордые? В таком случае тебя либо задвинут куда-нибудь, как старый чемодан, или вообще пришибут. Скорее второе.
— Аркадий, это пустой разговор. Ты, вообще, зачем пришел?
— Ну а если серьезно, для чего тебе моя собственность?
— Какая еще собственность?
— Тамерлан.
— Он человек, а не собственность.
— Дело в том, что мне его подарил Якубов, помнишь такого?
— Да.
— Он прислал мне собак и его с ними. В подарок.
— Ты шутишь!
— Нет. У него нет документов. Никаких. Официально такой человек не существует.
— Так. И ты собираешься его забрать?
— Зачем? Могу подарить тебе. Ради Бога. Но с условием.
— Каким?
— Отзови свою кандидатуру.
— Я ему, между прочим, жизнь спас. Его застрелить хотели, там, в «Свече».
— И правильно бы сделали. Ну, как, принимаешь мое условие?
— Аркадий, ты смеешься?
— Мне не до смеха. Послушай меня. Депутатом тебе в любом случае не стать, поверь. Не дадут.
— Кто же не даст?
— Если я говорю, то знаю. Предлагаю тебе, скажем так, приданое за твоим новым любимцем. Сто пятьдесят тысяч долларов. Только по дружбе, столько тебе никто не даст. Ну, как?
— Аркадий, у меня программа есть, пойми. Я должен ее реализовать.
— Да брось ты! Я жду ответа.
— Ты его уже получил.
— Послушай, упрямец, мы знакомы всю жизнь. Мне не хотелось бы, чтобы у тебя были крупные неприятности. А ты на них сам нарываешься. Ты ведь совсем не знаешь политической жизни. В политику зачем лезут, знаешь? А? За двумя вещами. Это власть и деньги. А тебе-то что нужно?
— Я хочу провести свои идеи.
— Это про что в газетках написано?
— Да. У меня…
— Помолчи! У тебя… эх! Это даже не смешно… Пойми, это место нужно очень влиятельным людям для своего кандидата. Остановить их невозможно. Таких, как ты, они просто не замечают. Это для них… ну, будто лягушонок на пути трактора. Переедут и не заметят. Откажись, Толя, пока не стало поздно.
Искренние нотки, прозвучавшие в голосе Заседина, на секунду тронули Каретникова. Он вздохнул и отошел к окну. Внизу под окном, смеясь, пробежали несколько девчушек. Они напомнили косячок шустрых мальков на солнечной отмели. Чему радуются эти беззаботные существа? Видно, на то у них есть причина. Нет, нет, хотя бы ради этих детей он не имеет права отказываться. Кто же тогда будет сдергивать благостные маски с истинных лиц хищников власти? Кто научит людей разбираться в замыслах подобных диким зверям политиканов, а также в кознях всевозможных злокозненных вещей, которыми человек так неосмотрительно окружил себя? А в итоге предотвращать социальные и техногенные катастрофы! Кто спасет жизни, может быть, тех самых девчонок? Кто?! Уж не те ли, о ком говорит Аркадий? Полноте, у них у всех одинаковые взгляды и желания. Это одна порода. Каретников повернулся. Карие с желтоватым отливом глаза Заседина смотрели неотрывно. В них сквозь жестокость проглядывало… сочувствие…
«Разве была способна на проявление жалости Сари?» — подумал Анатолий Валентинович.
— Так, — поднялся гость, — Значит, я не убедил тебя?
— Нет, Аркадий, никто меня не убедит.
— Ну и дурак.
— Посмотрим.
— Да… Хорошо, прими хотя бы совет: до самого дня выборов исчезни и появись в последний момент. Счастливо оставаться.
На протяжении всего разговора Тамерлан сидел на прежнем месте, смотрел на улицу и напоминал фарфоровое изваяние восточного божка. После того, как профессор привез его сюда, он не произнес ни одного членораздельного звука. Но от еды не отказывался и сразу научился пользоваться удобствами. В остальных проявлениях больше всего походил на автомат. Анатолию Валентиновичу порой казалось — поставь он Тамерлана в угол, тот будет стоять в нем днями и ночами, словно забытая вещь. Но была от его появления и непосредственная отчетливая польза — письменный стол и шкаф совершенно оставили свое коварство. Хромец действовал на них похлеще телевизора. Злокозненные вещи забыли свои перешептывания, поникли и даже пылиться стали быстрее, чем раньше.
* * *
Когда Заседин вышел из подъезда, во дворе уже не было никаких девчонок. Навстречу ему попалась немолодая чета, но он грузно прошагал мимо, не обратив на них внимания. Аркадий Николаевич хлопнул дверью, буркнул шоферу: «В министерство», и отвалился на сидении. Он сделал все, что мог.
«Странный какой-то сегодня Толя, — подумал Заседин. — Этого урода-собачника к себе притащил. С этаким рядом нормальный человек на одном поле не сядет, а он помощником его называет. Идиота, который и по-своему говорить-то не
