будто замахивался и ударял. Тревожно шевелились на песке мочалки водорослей.
— Здесь! — указал Померанцев в песок. — Будем копать здесь, углубимся на глубину десять…
— Пять! — поправил Валентин: его бы, специалиста, надо спросить в первую очередь, потом командовать.
— Десять… — сказал Померанцев.
— Пять! — за Валентином были производственный опыт, долгие годы общения со строительными рабочими.
— Ладно, на глубину… семь метров, — Николай Николаевич не повысил голос — не время для амбиций! — И будем пробиваться к скважине. Надо во что бы то ни стало успеть до прилива.
Копать начали с остервенением. Песок летел во все стороны, лопаты мелькали, как сабли, — того и гляди снесут кому голову. Не до техники безопасности, успеть бы!
Углубились метра на половину, когда Надя закричала:
— Ой! Мальчики! Здесь же есть уже яма! Колодец-то, куда Михалыч упал!
Мы побросали лопаты, кинулись к колодцу. Из него тоже вился дымок, поднималось тепло.
— Они связаны подземным ходом! — Рагожин глядел безумными глазами. — Вы понимаете, они!.. Они это сделали! Они боролись! Папа!.. Мама!..
От возбуждения он чуть не свалился в колодец. Его оттащили силой.
— Нужно дождаться прилива, — возбужденно говорил Померанцев. — Начнется прилив, и тогда…
— Миха-лы-ыч!.. — вдруг завопил Валентин. — Там же Михалыч!.. Он ко мне, как к сыну-у!..
Николай Николаевич взглянул на солнце.
— У нас в запасе одиннадцать минут…
Океан уже набычился, уже расправил плечи, готовый к походу на сушу. Волнами играл, как бицепсами. Солнце пропало в дымных тучах.
— А-а-а-а!.. — Валентин отчаянно рванул на груди рубаху и побежал навстречу волне, упал в нее грудью, весь мокрый устремился обратно, к колодцу. Рубаха и брюки облепили крепкую фигуру, брызги летели, как искры. Наде на миг показалось, что это не Валентин, а один из тех гордых и недоступных атлантидцев с барельефа пробежал мимо и полез в колодец.
Счет шел на секунды. Прилив начался. Волны пошли на нас, как вражеские танки. Вот оно как обернулось: друг-океан сделался врагом, а через несколько минут ему предстоит выполнить великую и святую миссию спасения (ну уж!) Земли…
Откуда-то прилетела чайка. Одна… Она назойливо кружила над нами, кричала.
А дымок из колодца вился все охотнее. И запах появился. Знакомый…
Валентин шел вперед. Лицо заслонил ладонью с растопыренными пальцами, левое плечо выставил вперед, на случай если столкнется с кем-нибудь в дымном мраке. Он весь превратился в литое, единое «надо!», в снаряд, который выпустило детство его пионерское, колония трудовая, страна наша необъятная! И снаряд этот ни остановить, ни спрятаться от него — нельзя! Дым ел глаза, газ травил органы дыхания, да не по зубам им такой парень, как Валентин, коли он за дело возьмется!
Валентин шел, как в атаку штыковую, — и самому не жить, если Михалыча не спасет!
А Михалыч? Он оседал у стены, цеплялся, обсыпал себя крошевом… Не мог, не хотел повернуть назад, знал, что должен идти вперед, обнаружить источник выделения газа и по возможности обезвредить.
Валентин уже не загораживал лицо, он отмахивался от газа и дыма руками и двигался, как на лыжах. Ап!.. Ап!.. Ап!.. Х-хрясь! Споткнулся обо что-то, лбом в стену приложился. Наклонился, ощупал препятствие — человек лежит. Живой еще, мягкий. Михалыч — это был он, пошевелился, прошептал:
— Т-там… огонь!..
— Михалыч!.. Родной!.. Не волнуйся, это я — Валя, кх-кх!.. А там все наши!.. Они ждут тебя!.. Кх-кх-кх!..
Валентин говорил, хватал ртом отраву. А внутри уже включились часы: торопись! Когда пробивался к Михалычу, одна цель была — найти! Сейчас секунды стучали в висках, колотились в сердце. Он поднял Михалыча, обхватил за пояс, понес… Трудно, неудобно — а, была не была! — Валентин закинул Михалыча на плечо, попер.
Дышать было нечем, да он и не дышал, не думал. Он выносил своего командира с поля боя.
Волны подкатывали все ближе. Дым из колодца становился гуще. А из скважины уже бил, как из пушки. Город затянуло маревом. Эх, Атлантида, Атлантида!.. Видимо, подлецы птицечеловеки вслед за буром крепили шланг у горловины скважины, охлаждая и сжижая газ, у нас же получилось, что все пошло в атмосферу.
Рагожин! Он смотрел на город. Дома и улицы еле угадывались в серой мути. Вонь стояла вокруг несусветная. Рагожин мог поклясться, что уже пережил когда-то подобное, только волны были выше и песок крупнее… А если это потому?.. Он встал на колени — теперь совпадало точно: песок зернистый, волна — густая, словно и не волна, а ткань узорную кто на берег стелет. Значит, когда видел подобное, был маленьким. Но ведь он же родился в Москве?! Рагожин нащупал в кармане рыбку-игрушку и замер, боясь шевельнуться, потому что сердце могло не выдержать.
Первая волна, докатившись, плеснула в колодец, упала далеко, гулко. Вторая недотянула, зато третья грозила обрушиться всей мощью. И тут из колодца показалась мокрая, облитая голова Валентина и обтянутый сырыми брюками зад Михалыча.
— Руку!.. — прохрипел Валентин.
Мы бросились на помощь, потянули Михалыча за ремень. Надя от радости кинулась обнимать Валентина, и волна чуть не смыла их в колодец обоих. Хорошо, Николай Николаевич успел ухватить Надю за ногу, а уж она вцепилась в Валентина — не оторвать!
Волны одна за одной падали в отверстие, а потом вода надвинулась и воронкой завертело, засосало. Вода скручивалась в жгут и уходила вниз, словно океан бросал буксирный трос попавшему в аварию, терпящему крушение — кому?
Завороженно мы смотрели в воронку. Михалыч сидел на песке, отхаркивался дымом и копотью, оправдывался:
— На разведку пошел… Хотел как лучше…
А океан продолжал подползать, воронка вдавливалась, как пупок. Дым из скважины прекратился. Ветер относил хмарь, продувал улицы. Солнце улыбнулось нам поощрительно.
Николай Николаевич достал свою забытую трубку.
— Ну вот и все, — сказал, как удивился. — Страшно подумать: сами… своими руками могли погубить земной шар!
Зажег спичку, но прикуривать не стал, подождал, дунул на огонек, убрал трубку в чехольчик.
Валентин глядел хмуро, вбок. Решившись на что-то, подошел к Николаю. Николаевичу.
— Граж… товарищ Померанцев?..
— Что, Валь?
— Н-Николай Николаевич… надо лететь обратно!
Я навострил уши.
— А как же тунгусский метеорит? — Николай
Николаевич посмотрел на меня, на Рагожина — слышим ли?
— Николай Николаевич, скважина там… в тайге… — выдавил Валентин. — Сверхглубокая…
Я шепотом пересказал Михалычу наши последние злоключения. Он нахмурился, покачал головой. Поднялся с песка.
— Похоже, и вправду надо собираться…
Рагожин молча смотрел в воронку. Неожиданно повернулся и, не сказав ни слова, зашагал в город. Когда маленькие мужчины идут широким шагом, это всегда трогательно. И предчувствие беды словно идет следом.
— Юра-а?! — окликнул я. — Ты куда-а?!
А
