по сраке, с каждым новым выстрелом становилось всё яснее, почему Песчаный Карп решил использовать именно кукуга! В отличие от косых недотёп чу-ха, синтеты действительно били без промаха, способные с хирургической осторожностью выпилить целую толпу хвостатых помех, при этом не задев важных бледношкурых…
Байши!
Нужно отвлечься.
Иначе не избежать срыва…
Который закончится тем, что я рвану на баррикады отстреливать спятивших сестричек Симайны; рвану в самое пекло боя, где крииты методично перемалывали наседающих синтетов, теряя одного казоку-йодда за другим…
— Хадекин? — тихо позвал я, наблюдая за перестрелками на экранах и стараясь не коситься на выложенный башер.
— Говори, Ланс, я здесь.
— Если мы разбу… когда мы разбудим людей в «Корне»… что дальше? Как мы с Ч’айей сможем обучить их? Как сможем показать, чем вообще живёт Тиам?
Диктатион в моём заушнике добродушно усмехнулся.
— О, Ланс, мой нетерпеливый Ланс, ты опять бежишь впереди фаэтона… Это долгий и трудоёмкий процесс, пунчи, даже когда речь заходит о единичном экземпляре. Поверь, у нас будет время подготовить встречу.
На дисплеях передо мной очередная четвёрка синтосексуалов прорвалась в транспортный ангар. Теряя конечности, подрывая себя в прыжках над бронещитами обороняющихся и без промаха выкашивая снайперов, они расчистили дорогу оставшимся.
Байши, да сколько их вообще осталось⁈ Я беглым взглядом пробежался по разделённым экранам в попытке составить цельную картину из массы разных ракурсов. Десяток? Полтора?
— Двадцать одни сутки уйдут на восстановление костной и мышечной масс, — продолжил фер вис Кри, понимающе отвлекая меня от ожидания потенциального кошмара, — и это несмотря на непрерывную искусственную стимуляцию в фазе торпора…
Я машинально поморщился:
— В фазе чего?
— Гибернационного оцепенения, — всё столь же терпеливо пояснил Диктатион. — Так тебе интересно или будешь перебивать?
— Прости, Энки, не хотел давить тебе хвост…
— Тогда же будет активирована фаза параллельного восстановления клеток, — почти в ритме «низкого писка» продолжил джинкина-там, — и извлечение криопротекторов… А ещё, Ланс, не забывай о погрешности. Вынужден огорчить, но пробуждение твоих спящих товарищей не будет стопроцентным.
Я сел ещё ровнее, хотя и до этого застыл на кресле, словно проглотил посох Ункац-Арана:
— Хочешь сказать, с разбуженными до меня и Ч’айи случались… неудачи?
Диктатион вздохнул. Неприятно так вздохнул, протяжно.
— Увы, Ланс, — признал он, подмешав в интонации лёгкую горечь, — неудачи, конечно, были. Поверь, вывод из консервации — деликатный и очень напряжённый процесс, за успех которого не ручались даже его создатели…
Шикарно. Очередная отличная новость. Будто сейчас и без того маловато дурных вестей… Но уточнить или развить опасения Хадекин мне не позволил.
— У стаи получилось, — совершенно обыденно сообщил он. — Зикро и его бригада только что проникла в зигомикоту Данава фер Шири-Кегареты. На этом моменте я оставлю тебя, пунчи, пришло время основательно и не отвлекаясь покопаться в грязном бельё…
И он пропал, не позволив даже осознать.
Я поднял глаза в зал, где глаберы один за другим переставали колотить когтями в клавиатоны.
От своего стола отодвинулась самка в стильном и весьма дорогом чёрном плаще. Её примеру последовал мускулистый шрамированный самец в цветастом берете, которого на улицах Бонжура я бы мог ошибочно принять за бойца-Отчаянного из «Загона». Затем коренастый пасюк средних лет с механической лапой до левого плеча. Четвёртый «землекоп». Ещё двое.
Следующим, хрустя шеей, в полный рост поднялся Зикро.
Винияби Шау застыл в комичной позе, напряжённо прислушиваясь к заушнику и внимательно изучая притихших глаберов, один за другим встававших из кресел.
Через минуту все они нависли над рабочими местами, глядя на пёстрые экраны со смесью недоверия и ликования. Ч’айя тоже выбралась из-за консоли, покрутила шеей и устало сорвала напёрстки.
— Мы справились, — негромко произнёс Зикро. — Мы проникли…
Он не обращался ни к кому конкретно, а шум совсем уже близкого сражения, казалось, его вообще не волновал.
— Он действительно не всесилен… — добавил он ещё тише, буквально себе под нос, не понятый никем, кроме меня. И затем в полный голос, победно и визгливо, на весь зал и скаля резцы: — Мы прорвались!
praeteritum
В не самый замечательный День, Когда Старики Безопасно Добрались Домой, мы снова встречаемся в «Серебряном клыке». Если говорить точнее — вечером. Если ещё точнее — почти ночью, заблаговременно зарезервировав стол в углу.
Меня изрядно мотает, и гл о тка просит добротного глотк а. Дело очередного клиента близко к развязке, но я никак не могу настроиться на кульминационный разговор с его дочерью.
Выдуманные вопросы кажутся пустыми и неправильными, опросная цепь никак не желает выстраиваться в надёжную конструкцию, а на окраине сознания без устали пульсирует совершенно неуместная мысль: «обязательно спроси её, причинял ли хоть когда-то отец или его братья ей боль?». Мысль зудит и чешется, намекая, что в случае утвердительного ответа я не посмею взять положенных денег.
На входе в «Клык» меня пытается вызвать Амма, но я прихлопываю «болтушку». Байши, голос названной сестры сейчас точно не поможет принять решение, только усугубит…
Внутри привычно шумно (в меру), светло (чуть меньше меры), воняет чу-ха (снова в меру) и пролитым элем (совсем уж без меры). Мне кивают, показывают скрещённые пальцы, я эмоционально зерк а лю. Незнакомые самцы недоверчиво хмурятся, приобнажая резцы, и я снова зеркалю.
Расстегнув пальто, чтобы виднелись двуцветный жилет и рукоять «Молота», пробираюсь в привычный закуток, где уже засели старики. Мы совсем не приветствуем друг друга, как будто простились час назад, но Подмастерье Ганкона интересуется ожидаемым:
— Знаешь, почему у меня нет пальцев?
Я знаю. Причём уже весьма немало версий, но ни разу не пытался угадать, какая верна. А тот ни разу не повторился. Послушно мотаю головой, подтягиваю стул и усаживаюсь спиной к углу.
— Несколько лет назад крохотный служка принёс в храм курильницу для травяного угля, — говорит стайщик. Снимает чистую тряпицу с поджидающей меня третьей пиалы, и деловито наливает. — Сказал, что нашёл на свалке, но не смог пройти мимо. Он показал курильницу мне, у неё оказалась подломлена железная лапка. Вид мелкого соплежуя и его переживания, что такой важный в нашем деле предмет может быть сломан и безжалостно выброшен… в общем, я пообещал ему, что починю.
Ганкона вздыхает. По выражению щекастой морды Пикири я пытаюсь угадать, слышал ли сааду эту версию, или же пунчи верен таланту сочинителя.
— Я отнёс курильницу в небольшую мастерскую при храме, — продолжает тот. — И вместо того, чтобы отдать работнику, решил всё сделать сам. Неспешно, с крохотным кувшинчиком выдержанной паймы, мыслями о доброте Двоепервой Стаи и в молчаливых молитвах о будущем служки. Отломал лапку, зачистил, почти приготовился прихватить на горячую… Но пока доводил деталь
