результату, противоположному задуманному. Многие грамотеи сетуют, что это слово почти никогда не используется по назначению, уступая лишь лингвистическому покушению на слово «буквально». (Что как раз очень иронично.)
Я не из тех, кому есть дело до неправильного употребления слов. Лично мне нравится, когда слова меняют значение. Неточность нашего языка — это его особенность. Она наилучшим образом отражает величайший факт человеческого бытия: наши собственные эмоции — и даже души — неточны сами по себе. Наши слова, как и сердца — это оружие, которое не успело остыть после ковки и принимает новую форму с каждым взмахом.
И все же ирония — занимательное понятие. Она существует лишь там, где мы хотим ее отыскать, потому что ключ к настоящей иронии — это ожидание. Ирония существует, только когда ее замечаешь. Когда мы ее находим, то создаем из ничего. Но в отличие от остальных наших творений, например, искусства, суть иронии в создании трагедий.
Ирония — это обращение вспять. Сначала воздвигнуть, затем разрушить.
Идеальный образчик иронии — это настоящий шедевр.
Так что читайте. И наслаждайтесь.
— Я не могу допустить, чтобы из-за меня вам опять пришлось нелегко, — сказала Прядка. — Следующий этап мне нужно пройти в одиночку.
Салай тихонько вздохнула, как это бывает, когда пытаешься удержаться от крика, но нужно чем-то занять легкие, и указала вбок:
— Капитан, мы можем поговорить с глазу на глаз?
Прядка кивнула, и они отошли в сторону.
— У меня есть другое предложение, — сказала Салай. — «Воронья песня» слегка углубится в Получное море, и мы пойдем вдоль границы. Попытаемся привлечь одно из этих чудищ. Словим его с помощью зеленых спор и затащим на борт. А после вернемся в Багряное море и не торопясь над ним поэкспериментируем.
— Слишком опасно, — возразила Прядка.
— Опаснее, чем плыть в одиночку?
— Слишком опасно для всех вас, — уточнила Прядка. — Я должна это сделать, но не могу позволить вам рисковать.
— Капитан. — Салай смягчила тон. — Прядка. Вся моя жизнь перевернулась, когда ты вернулась из драконьего логова. Я искала отца… целую вечность. Я так долго надеялась, что надежда начала таять. Я просто делала то, что делала, потому что боялась, как бы она не умерла окончательно. Теперь надежда снова жива. Ты напоила ее, взрастила и вернула к жизни. Мой отец жив. И я знаю, где он. Мне нужно выжить, чтобы до него добраться.
— Так вперед, — тихо сказала Прядка. — Тебе нужно жить, чтобы его спасти. Тебе нельзя рисковать.
— Чтобы пересечь эти моря, мне нужна хорошая команда.
— У тебя уже есть хорошая команда.
— Она была хорошей и может стать снова. Но Прядка, ты хоть представляешь, во что превращается душа человека, если он служит такой, как Ворона? Она покрывается черной коркой. Как кусок хлеба, который передержали в печи. — Салай кивнула на собравшихся на палубе моряков. — Я поставила тебя во главе команды по нескольким причинам. Во-первых, я считаю, что из тебя выйдет хороший капитан. А во-вторых, им всем нужен лидер, который обернет все вспять. Тот, кто не шел на поводу у Вороны. Им нужна ты.
Прядка кивнула, немного лучше все осознав. Если бы корабль возглавила Салай, это больше походило бы на тайм-аут для команды, чтобы переосмыслить стратегию. А отдать корабль Прядке — все равно что снести старый стадион, чтобы на его месте построить новый.
— С тех пор как ты появилась на корабле, — продолжила Салай, — ты только и делала, что оберегала нас и избавляла от лишних хлопот. Команда это знает. Они пойдут за тобой. Я пойду за тобой. Но пока я не могу спасти отца. Не могу спасти… себя. Не раньше, чем помогу тебе и команде. Поэтому я прошу: позволь тебе помочь.
— Зачем просить? — поинтересовалась Прядка. — Почему просто не потребовать?
Салай покачала головой.
— Мы подняли мятеж против Вороны. Нельзя, чтобы такое поведение считалось нормой. Нужно ясно дать понять, что неповиновение Вороне — исключительный случай. В общем, мы пойдем за тобой. Именно так. И я, и другие офицеры станем примером для остальных, потому что иначе… когда исключения перерастают в привычки, в море это ничем хорошим не заканчивается. Если ты скажешь нам отпустить тебя в одиночку, мы отпустим, Прядка. Обязаны отпустить.
Салай одарила Прядку одним из тех самых многозначительных взглядов.
Но они никогда не срабатывают так, как вам кажется.
Видите ли, Прядка усвоила совсем не тот урок. Она услышала о том, как помогала команде, о том, как их оберегала. И лишь укрепилась в своем решении.
— Спасибо, Салай. А теперь, пожалуйста, подготовь шлюпку. Я отправлюсь в одиночку, чтобы проверить свою теорию насчет управления полуночными чудищами.
На этот раз Салай вздохнула с едва сдерживаемым рычанием, будто проглотила нечто злобное и мохнатое.
Кстати говоря.
Прежде чем отправиться проводить эксперимент, Прядка заглянула к себе в каюту, чтобы забрать шляпу. И когда она вошла внутрь, из угла послышался голосок:
— Возьми меня с собой.
Прядка замерла и повернулась к клетке с Аком.
— Возьми меня с собой, — повторил он. — Я слышал ваш разговор. Необязательно даже выпускать меня из клетки. Только возьми с собой, Прядка. На эту шлюпку. Я могу пригодиться.
Прядка едва от него не отмахнулась. Но что-то в его голосе… возможно, тон… Она надела шляпу и после секундного раздумья наконец сделала выбор: схватила клетку за ручку сверху и вынесла на палубу.
Вскоре Прядка оказалась в шлюпке посреди Полуночного моря. С ней остались лишь крысеныш в клетке, бочонок воды и пара кружек. Пора выяснить, сможет ли она преодолеть первую линию защиты, сможет ли одержать верх над ужасными смоляными чудищами, что рыскают по Полуночному морю. Момент был напряженный и драматичный, но, к несчастью, ужасные чудища забыли почтить его своим присутствием.
Но они же наверняка появятся в любой момент.
Прядка дрейфовала одна-одинешенька посреди черноты. Теплое море жадно впитывало солнечный свет и почему-то казалось даже более чуждым, чем Багряное. По идее, черные споры должны быть более знакомыми. Каждый день мир на половину суток погружается во тьму. Черный цвет вполне естественный.
И все же Прядке мерещилось, что лодка будто парит в пустоте, посреди безграничного ничто. Не успокаивал даже звук, с которым бурлили споры. Здесь, в этой вечной ночи, в этой ненасытной бездне, что пожрала солнечный свет, он казался неуместным.
А теперь и солнце клонилось к закату. Прядка с тоской оглянулась. Но гребла она уже добрый час или около того, о чем свидетельствовали горящие от боли руки. Скрылись из виду и «Воронья песня», и Багряное море.
Прядка осталась
