поврежденной ноге, и его сил — даже за такой короткий срок — хватило, чтобы привести лодыжку в порядок. Ей всё еще больно, но ходить она уже может.
— Где-то здесь люди под снегом, — Пенси широким жестом указывает на занесенную снегом площадь. — Что делать будем? Я, конечно, могу растопить их жар-камнями…
— Долго будешь возиться. Есть способ лучше, — Халис обнимает ее за талию и снова улыбается. Так, что ее сердце начинает стучать еще быстрее.
Пенси даже немного одергивает себя: ну что такое? Стоит показаться этому карену на горизонте, и она уже сама не своя? А когда он берет ее за руку, то время снова останавливается. «Пенси, очнись, — говорит она себе, — вы всего лишь провели пару невероятных ночей вместе, да пережили пару коротких приключений, и всё». Но убеждения впустую. И дело даже не в том, что с Халиса всё началось, и не в том, что теперь у нее есть дом и Кейра. И краснеет она совсем уж не из-за того, что он слышит, когда она думает о нем. Просто он ее немного бесит, а еще он ей определенно нравится. Сильно. Нравится с того самого момента, как во мраке показались горящие глаза, а потом и сам он — наглый, горячий и усыпанный светящимися пятнышками.
— Ты опять думаешь обо мне, — Халис смотрит на нее и берет за руку. — Но мне приятно, продолжай.
Пенси фыркает. Как о нем не думать, если в этот момент он творит небывалое чудодейство? Он действительно может заставить гореть снег. Пенси ахает, приближает руку к ближайшему огоньку, но тот не обжигает, он подобен жар-камням. Снег понемногу отступает. То тут, то там появляются темные тела людей. Пенси игнорирует тех, кто поднимается сам, и торопится к тем, кто лежит ничком. Здесь будет много работы. Но кто сказал, что охотники настолько слабы, чтобы не справиться?
Когда людей становится слишком много, а снега остается совсем крохи, Халис появляется за ее спиной и шепчет на ухо:
— Мне придется покинуть тебя. Но когда всё успокоится, я тебя снова найду. Теперь я знаю, как искать.
Пенси стоит в перекрестье чужих взглядов, но ей, кажется, всё равно. Ладонь Халиса касается ее щеки, и кожа горячая, едва ли не раскаленная. На мгновение ей хочется прижаться к нему всем телом. Но она останавливает себя. Всё же они не в темноте рва и даже не наедине в Черном лесу. Вокруг слишком много других забот, чтобы вот так терять голову: в этот раз она предпочтет сделать всё осознанно.
— Я ухожу, — повторяет он и, не дожидаясь ответа, поворачивается к ней спиной. Пенси вздрагивает: так вот, как выглядело ее прощание на Людоедском. И пусть сейчас они не прощаются навсегда, ей хочется сделать то, что внезапно приходит в голову. Она бросается за ним. Конечно, Халис поворачивается, дейд ни за что бы не скрыли от него ее порыв. Он вопросительно смотрит, и Пенси решается. Она вытягивается вверх так высоко, как только может, — всё же карена ростом не обделила природа — и касается его губ своими губами:
— Возвращайся.
Пенси понимает, что всё сделала правильно. Для себя — в первую очередь. Но, кажется, и для Халиса тоже. Потому что он с удовольствием возвращает ей поцелуй, да так, что кто-то из охотников присвистывает, а Фалетанотис ворчит: «Не глазейте, не на что тут глазеть!»
Не проходит и часа после ухода Халиса, как появляются разведчики от союза. Поселение по ту сторону Черного леса практически не пострадало, но сход лавины повредил дорогу между лесом и ближайшим крупный городом. Поэтому основная помощь, собранная и охотниками, и градоправителями, немного задержалась. Постепенно людей вокруг становится всё больше. Пенси отстраняют от раненых добравшиеся до места лекари. Она еще пытается помочь, но вскоре оставляет всё пришедшим и отходит к Фалетанотису. Тот сидит на огромном камне чуть в стороне. Его сразу поместили под охрану, рядом с руинником трое вооруженных телохранителей. Они косо поглядывают на Пенси, но то, что Фалетанотис позволяет ей сесть рядом и привалиться к его плечу, кажется, означает для них всего лишь увеличение защищаемых объектов. Незаметно к трем телохранителям добавляется еще двое.
Пенси сидит на камне, болтает ногами и смотрит вверх. Там сталкиваются друг с другом стены синих и серых облаков, и изредка в проемах между ними проглядывает белое солнце. Высоко мелькают птицы, виднеются тычущиеся в небо черные обломанные ветви, и на фоне окружения короткие дейд и взъерошенные волосы Фалетанотиса. Пространство вокруг гудит, растревоженное десятками человеческих голосов — и печальных стонов, и радостных восклицаний. В ее руках сумка с видерсом: на ощупь фигурки гладкие и немного мягкие, по ощущениям это самый обычный видерс — его будто окружает легкое облако загадочной и непонятной сомы. Это и дерево чудес, и истинное лекарство. Хотя действие его гораздо глубже, чудеснее и страшнее. Впрочем, чему тут удивляться: любое лекарство в больших дозах может стать ядом. Пенси вдыхает морозный воздух, потягивается и спрашивает Фалетанотиса:
— Ты же не собираешься никуда исчезать?
— Он вернется, — фыркает руинник. — А мне и в твоем доме хорошо. Так зачем пока искать что-то лучше?
4-16
Пенси раскачивается на стуле и рассматривает потолок. В большом союзном доме тишина и спокойствие. За окном туман и серый день последних дней зимы. Фалетанотис и вовсе дремлет, положив голову на стол. В комнате еще несколько охотников, но на их лицах такая же скука и сонливость. Если в самом начале их снедало беспокойство и взаимный интерес, то сейчас, спустя семь часов бестолкового сидения в одной комнате, все устали, и ни о чем другом, кроме как выйти отсюда, уже и не мечтают. И будь, что будет.
У старейшин совет: вопрос на повестке дня интересует каждого, кто хоть краем уха слышал о руинниках. В комнате собрали то ли свидетелей, то ли обвиняемых. Впрочем, они уже по десять раз рассказали то, что могли рассказать. Разве что о Тонноре она не упоминала, так никто и не спрашивал. Пенси демонстративно зевает и сильнее отталкивается от пола. Стул замирает на двух ножках, еще немного — и она может завалиться на спину. Хотя нет, не может. Спящий Фалетанотис молниеносно протягивает руку и толкает спинку стула вперед. Ножки клацают об пол, Пенси шумно прыгает на стуле. Взгляды присутствующих тут же скрещиваются
