сферах по реке Янцзы, замуровывают себя кирпичами, выпиливают из себя ребра… А я – и вправду «хорошая девочка», отличница, добропорядочная мать троих детей… Какие у меня страсти? Какое «художественное высказывание»? Вымой руки, сделай уроки? Ну и какую «сложную интеллектуальную задачу в искусстве» я могу этим решить?
Современное искусство – это боль, борьба и забивание мирового зла насмерть фосфенами и надувными шариками. Злободневное нельзя вскрыть гармонией, красота не борется. Она больше не спасает мир, да и как?! Как она это сделает, если каждое второе кафе обклеено климтовскими поцелуями, а на половине чашек мира задумчиво мечтают рафаэлевские ангелы? Красота очень устала. Выродилась в мещанскую усладу глаз. Но искусство – по-прежнему магическая вещь. Магия не происходит от волшебной палочки. Это человеческая фантазия, постепенно загустевающая в реальность. Вот на что у человека хватит воображения, то и загустеет…
А как «заглянуть за грань» привычного мира, если боишься даже посмотреть на этот самый мир во всем его стремном многообразии? Может, моя внутренняя свобода там, в клубе сибари, висит вся связанная и подвешенная за крюк к потолку… Должна же я хотя бы попробовать «раздвинуть границы»? Решено: один ноль в пользу карлика.
– Я не пойду, – сказала я Стиву. – Хочу лечь вовремя…
– Да ты что?! Ты же скоро уезжаешь. Дома выспишься. Когда мы еще соберемся вот так? Ты должна пойти!
– А твоя жена будет? – вынула я козырь из кармана.
– Ну… но!.. – Стив хватал ртом воздух. – Ну и что?!
– Ну и все. Я пас.
* * *
Лобби сибари-клуба выглядело как пульт управления космической станцией: помещение странной плавной формы типа искусственной почки, все сотканное из света, металла, стекла и пластика.
Повсюду словно разлилось жидкое электричество, даже на полу были экраны с кислотными движущимися абстракциями. Странный все-таки город. Вход в галерею иной раз выглядит как бордель, зато предбанник борделя – как выход в гиперпространство… Это был технохрам блестящей враждебной красоты, похожий то ли на компьютерную игру, то ли на эротический фантазм сумасшедшего кибернетика.
Объява на входе обещала «соединить сердце с незнакомцем в магическом опыте», предлагала «ощутить эмоциональную веревку в руках экспертного художника» и завершалась строгим и таинственным приказом «Идолизируй странное!» Приказ как бы произносила хитроумно связанная и облаченная в красный шелк девушка, которая прожигала зрителя насквозь воинственным и непокорным взором революционерки, от чего сразу хотелось в конце добавить «товарищ».
Охранники на входе пропустили Эвана+1 мимо небольшой очереди так буднично, что у меня закралось подозрение, что он таки здесь работает, а не просто ошивается завсегдатаем.
Какое-то время мы блуждали по космическому коридору с волнистыми потолками и нервной, яростной подсветкой, будто во внутренностях гигантского биоробота. По стенам мелькали какие-то многоугольные входы, схемы связывания в иероглифах, постеры с анатомией микки маусов и фотографии девушек в латексных масках с конфетами на палочках.
Внутри мы сели за козырный зарезервированный столик, с которого открывался вид на все пространство клуба. Оно было довольно большим, и там происходило сразу несколько вещей.
Шел мастер-класс по связыванию. Уже познавшие «эмоциональную веревку» были подвешены за крюки к потолку, в странных позах, будто застывшие в кульбите акробаты. Вывернутые на манер насекомых локти и колени придавали им тревожный, кафкианский вид. На матах внизу мускулистый и густо татуированный мастер бондажа трудился над очередным телом под лесом торчащих отовсюду телефонов на палках у неофитов.
Из другого… ну, не угла, – из соседней кишки биоробота доносились пронзительные визги и женский хохот. Человек в большом розовом клоунском цилиндре и сверкающем красном плаще а-ля Супермен стоял в свете софита спиной к рассаженной рядами публике, опустив голову и широко расставив ноги, и сосредоточенно возился с чем-то невидимым для зрителя, будто готовил фокус.
За столиками у стен с немилосердно скучающим видом сидели транс-барышни с коктейлями в изогнутых лилиями запястьях. Платья ципао придавали им ретро-вид растленных роковых леди, будто они вышли из черно-белого кино сороковых, в которых вечно льет дождь и шныряют циничные детективы в надвинутых на глаза шляпах.
Несколько человек в латексе с головы до пят степенно восседали в подвесных флуоресцентных креслах и «идолизировали странное», взирая на него сверху вниз. Выглядели они одиноко и не так чтоб очень счастливо.
Со стороны мастер-класса послышались возбужденные возгласы. Закончив очередную демонстрацию, мастер медленно потянул за веревку, поднимая лебедкой тело, похожее на боксерскую грушу в латексе. Белки его глаз были ярко бирюзовыми, что придавало ему инопланетный вид, а всему действу – сходство с анальным зондированием и прочими необъяснимыми процедурами, которым, по рассказам пострадавших, пришельцы подвергают похищенных землян.
– Что у него с глазами? – спросила я Эвана.
– Татуаж глазных яблок. Художественный образ. Он учился искусству сибари в Америке, настоящий художник! Здесь мы не говорим «связывание», «бондаж», «сибари», чтобы не было проблем с цензурой. Тут это называется «искусство из веревок», а мастера сибари – «художники декоративного связывания». Вы коллеги! Познакомить вас? О, смотри! Он ищет нового добровольца для мастер-класса. Идем, попробуешь!
– Спасибо, я…
В этот момент освещение в клубе изменилось, и подсвеченные красным люди на крюках сделалась похожи на грешников в аду, с которых черти содрали кожу. Одновременно с другой стороны грянул громкий голос из микрофона.
* * *
Я обернулась на английскую речь. Полусупермен-полуклоун в алом плаще вещал, все еще стоя спиной к публике:
– А тепе-е-е-ерь… древнее искусство пенисного оригами… представляет ва-а-ам… самое неоспоримое доказательство… существования лохнесского чудовища!!!
Суперклоун резко развернулся в вихре разлетающегося плаща к публике, и все с ужасом и благоговением узрели, что он выложил свое хозяйство в подобие длинношеего существа, действительно напоминавшего Несси. «Лохнесское чудовище» несколько удивленно повращало головой под восторженные визги публики и «уплыло» за полу плаща.
– «Древнее искусство пенисного оригами»? – переспросила я у Эвана. – Это что-то местное?
– Нет, ну что ты. Это международное. И да, древнее. Все мальчики мира во все времена хоть раз да устраивали в ванной перед зеркалом «театр кукольного пениса». Складывали из причиндалов, м-м-м, разные фигуры? «женщина»? «другая женщина»? «око Саурона», «летучая мышь»…
Око Саурона? Что за…
– Я же обещал показать тебе настоящее искусство? И во-о-от… – Эван обвел рукой «искусство из веревок», «древнее искусство пенисного оригами» и технофетишистов в подвесных креслах.
Ну да… И правда похоже: действия таинственного смысла среди вещей непонятного назначения, – в сущности, чем это отличается от того, что я видела в музеях совриска? Если расфокусироваться, то грешники на крюках – один в один кровавые колготы в галерее.
– А теперь – вентилятор-р-р!!! – Суперклоун быстро-быстро завращал своим моджо, продолжая весело кричать в
