Анна Австрийская остановила на Бекингэме ласковый взгляд, в котором можно было прочесть материнскую снисходительность и особенную нежность, похожую на кокетство возлюбленной.
– Ваше величество, – почтительно спросил Бекингэм, – желали говорить со мной?
– Да, герцог, – ответила по-английски королева. – Пожалуйста, сядьте.
Такая милость Анны Австрийской и ласкающий звук родного языка, которого герцог не слышал со времени своего приезда во Францию, глубоко тронули его. Он тотчас понял, что королева хотела о чем-то просить его.
Отдав в первые минуты дань невольному, непреодолимому волнению, королева весело улыбнулась.
– Как вы нашли Францию, герцог? – спросила она по-французски.
– Это прекрасная страна, ваше величество, – поклонился он.
– Вы бывали в ней раньше?
– Да, один раз, ваше величество.
– Но, конечно, как всякий добрый англичанин, вы предпочитаете Англию?
– Я больше люблю мою родину, чем родину французов, – ответил герцог. – Однако если ваше величество спросит меня, где мне больше нравится жить, в Лондоне или Париже, я отвечу: в Париже.
Анна Австрийская отметила пылкость, с которой были произнесены эти слова.
– Мне говорили, милорд, что у вас есть прекрасные имения, роскошный старинный дворец?
– Да, дворец моего отца, – подтвердил Бекингэм, опуская глаза.
– Это не только богатство, но и дорогие воспоминания, – вздохнула королева, невольно обратившись мыслью к прошлому, с которым люди расстаются так неохотно.
– В самом деле, – согласился герцог грустно, под влиянием такого вступления. – Прошлое, как и будущее, будит мечты у людей, способных чувствовать.
– Правда, – тихо сказала королева. – Из этого следует, – прибавила она, – что вы, герцог, человек глубоко чувствующий… скоро уедете из Франции, вернетесь в свои владения, к своим реликвиям.
Бекингэм поднял голову.
– Я этого не думаю, ваше величество, – проговорил он.
– Как?
– Напротив, я собираюсь покинуть Англию и переселиться во Францию.
Теперь пришла очередь Анны Австрийской выразить изумление.
– Как? – сказала она. – Значит, вы в немилости у нового короля?
– Нет, ваше величество, король оказывает мне безграничную благосклонность.
– Значит, у вас есть какая-нибудь тайная причина, которая руководит вами?
– Нет, ваше величество, – с живостью ответил Бекингэм. – В моем решении нет ничего тайного. Мне нравится жизнь во Франции; мне нравится двор, где во всем чувствуются вкус и любезность; наконец, я люблю, ваше величество, искренний характер ваших наслаждений, несвойственный моей нации.
Анна Австрийская улыбнулась тонкой улыбкой.
– Искренние наслаждения! – воскликнула она. – Хорошо ли вы подумали, герцог, об этой искренности?
Бекингэм что-то пробормотал.
– Не может быть такого искреннего наслаждения, – продолжала королева, – которое могло бы воспрепятствовать человеку вашего положения…
– Ваше величество, – прервал ее герцог, – мне кажется, вы очень настаиваете на этом.
– Вы находите, герцог?
– Простите, ваше величество, но вы уже второй раз подчеркиваете привлекательность моей родной Англии, умаляя очарование Франции.
Анна Австрийская подошла к молодому человеку и, положив свою руку на его плечо, вздрогнувшее от этого прикосновения, сказала:
– Поверьте, герцог, ничто не сравнится с жизнью на родине. Мне часто случалось вспоминать об Испании. Я прожила долгую жизнь, милорд, очень долгую для женщины, но, сознаюсь, не проходило ни одного года без того, чтобы я не пожалела об Испании.
– Ни одного года, ваше величество? – холодно произнес молодой герцог. – Ни одного года из тех лет, когда вы были королевой красоты, какою остались и сейчас?
– О, не надо лести, герцог, я могла бы быть вашей матерью.
Она вложила в эти слова такую нежность, которая проникла в сердце Бекингэма.
– Да, – продолжила она, – я могла бы быть вашей матерью и потому даю вам добрый совет.
– Совет вернуться в Лондон? – вскричал он.
– Да, милорд.
Герцог испуганно сжал руки, что не могло не произвести впечатления на женщину, которую дорогие ей воспоминания расположили к чувствительности.
– Так надо, – прибавила королева.
– Как? – воскликнул он. – Мне серьезно говорят, что я должен уехать, что я должен отправиться в изгнание?..
– Вы сказали – отправиться в изгнание? Ах, герцог, можно подумать, что ваша родина Франция!
– Ваше величество, родина любящих – страна тех, кого они любят.
– Ни слова больше, милорд, – остановила его королева. – Вы забываете, с кем говорите!
Бекингэм опустился на колени:
– Ваше величество, вы источник ума, доброты, милосердия. Вы первая не только в этом королевстве и не только по вашему положению, вы первая во всем свете благодаря вашим высоким достоинствам. Я ничего не говорил. Разве я сказал что-нибудь, что заслуживало бы такого сурового ответа? Разве я выдал себя?
– Вы себя выдали, – тихо сказала королева.
– Не может быть! Я ничего не знаю!
– Вы забыли, что говорили, вернее, думали вслух, при женщине, и потом…
– И потом, – быстро перебил он ее, – никто не знает о том, в чем я невольно сознался.
– Напротив, знают все, герцог: вам свойственны и достоинства, и недостатки молодости.
– Меня предали, на меня донесли!
– Кто?
– Те, кто уже в Гавре с адской проницательностью читал в моем сердце, как в раскрытой книге.
– Я не знаю, кого вы имеете в виду.
– Например, виконта де Бражелона.
– Я слышала это имя, но не знаю человека, который его носит. Нет, де Бражелон ничего не говорил.
– Кто же тогда? О, ваше величество, если бы кто-нибудь осмелился увидеть во мне то, чего я сам не хочу в себе видеть…
– Что сделали бы вы тогда, герцог?
– Существуют тайны, убивающие тех, кто их знает.
– Тот, кто проник в вашу тайну, безумец, еще не убит. Да вы и не убьете его. Он вооружен всеми правами. Это муж, это человек ревнивый, это второй дворянин Франции, это мой сын, Филипп Орлеанский.
Герцог побледнел.
– Как вы жестоки, ваше величество! – молвил он.
– Бекингэм, – печально проговорила Анна Австрийская, – вы изведали все крайности и сражались с тенями, когда вам было так легко остаться в мире с самим собой.
