Бьёрн встретил сестру тепло. Выглядел он веселым и жизнерадостным. С возрастом его лицо все больше походило на лицо Гисли, но едва ли кто-то решился бы сказать ему об этом. Раньше матушка часто повторяла, что Бьёрн и Диса могли бы быть близнецами, если бы родились одновременно, таково было их сходство. Старший брат раздался вширь и отрастил аккуратную светлую бороду. Глаза его под широкими бровями казались почти прозрачными. Они поговорили о сенокосе и овцах. Бьёрн расспросил Дису об их с Эйриком корове и о том, приносит ли она довольно молока.
– Хорошая скотина, – наставительно заметил он, – кормит всю семью, а худая годится только в похлебку.
– Жена не корова.
Бьёрн смутился при виде такой прямоты. Он отвык от того, что его сестра не терпит иносказаний.
– Как бы муж, что дурно обращается с женой, сам не угодил в суп!
– Я не обращаюсь с ней дурно.
– Кристин говорит другое.
– А она бы поменьше языком чесала!
– Твое поведение это не исправит. «Мужья, обращайтесь благоразумно с женами, как с немощнейшим сосудом, оказывая им честь…»
Бьёрн хмыкнул:
– Я смотрю, замужество сделало тебя кроткой.
– Предусмотрительной, – поправила Диса. – Если жена твоя будет несчастной и не понесет ребенка, люди начнут говорить, что ты взял в дом никудышную хозяйку. Но кто-нибудь обязательно возразит, что дело вовсе не в жене, а в твоей мужской немощи. – Брат перестал ухмыляться и наморщил лоб. – Наша семья пережила много несчастий: отец умер, мать сделалась блаженной… Вот и думай: решат ли в деревне, что вина лежит на чужачке или что это наша кровь проклята?
Когда брат злился, он больше походил на Маркуса, чем на Гисли: те же вздувшиеся щеки и проступившая на шее венка, низко склоненная голова, как у барана, готового с разбегу врезаться во врага.
– Это все из-за тебя. – Он говорил свистящим шепотом, вцепившись рукой в забор, словно боялся, что если отпустит его, то упадет. Диса рассматривала лицо брата и вспоминала деньки, когда никого ближе у нее не было. Сейчас перед ней стоял совсем другой человек. – Если бы ты не совала свой длинный нос не в свое дело, отец был бы сейчас жив и матушка не потеряла бы рассудок!
Она ничего другого и не ждала. Они никогда не обсуждали ту ночь, но Диса знала, что Бьёрн винит ее в смерти Маркуса. Кто-то ведь должен быть виноват.
– Мне было десять лет, – ответила она, – и вся моя вина была в том, что я поделилась с тобой. А вот тебе было пятнадцать, и ты оказался трепливым, как бабы за стиркой.
Брат резко подался вперед и замахнулся, но замер в замешательстве. Диса не пошевелилась.
– Ударишь меня – и я сделаю так, что твой хрен засохнет, как те корешки, что я привезла, – только и сказала она.
Бьёрн отступил, но после этого разговора Диса посчитала своим долгом получше узнать невестку. Она отыскала ее в доме. Хотя сестра жаловалась, что работает чужачка мало, все же в бадстове было чисто прибрано, земляной пол подметен, а сама Рагнхильд сидела за ткацким станком. Увидев Дису, новая хозяйка усадьбы одновременно растерялась и обрадовалась. Она и вправду выглядела хрупкой, как весенняя овечка, а в жестах читалось нечто лихорадочное, дерганое. Предлагая Дисе горячую воду, Рагнхильд неосторожно плеснула себе на руку, вскрикнула и уронила кружку. Кисти у нее были красные, а костяшки покрыты мелкими красными прыщиками от холодной воды.
– Хорошо, что я захватила мазь из тысячелистника, – спокойно заметила Диса.
Она покрыла место ожога жирным слоем лекарства и распорядилась использовать его понемногу после каждой стирки. Тогда руки не будут обветриваться. Рагнхильд робко улыбалась и благодарила. Она была старше лет на пять, но Диса не могла избавиться от ощущения, что перед ней совсем девчонка.
Потом она зашла к матери. Хельга дремала, завернувшись в одеяло. Диса давно не видела мать и теперь взглянула на нее с осторожностью. Кожа на лице женщины истончилась, волосы напоминали паклю. От нее исходило дыхание хвори, хотя черты во сне выглядели безмятежными и почти счастливыми.
– Я ухаживаю за ней. – Рагнхильд подошла и встала за плечом Дисы, тоже глядя на спящую. – Мы иногда даже разговариваем.
Диса удивилась. С ней матушка всегда молчала. Могла нашептать какую-то нелепицу на ветер, но это нельзя было назвать разговором.
– О чем?
Рагнхильд смутилась:
– Она иногда принимает меня за свою дочь. Я ее не разубеждаю.
– И правильно.
Пускай у Хельги будет хотя бы одна дочь, которую она любит…
Диса и Рагнхильд не стали подругами. Они не смогли подружиться, даже пожелай обе этого всем сердцем. Если в душе Дисы жил белый медведь, то в сердце Рагнхильд угнездился птенец тупика. Медведи не дружат с тупиками. Но пасторша стала время от времени навещать родную усадьбу, чтобы увидеться с невесткой. Ей хотелось сделать жизнь молодой женщины если не приятной, то хотя бы сносной. Примерно тогда же она познакомилась со Стейннун – батрачкой, приехавшей вместе с Рагнхильд. Это имя – «каменная» – очень ей подходило: Стейннун была хоть и одного возраста с молодой хозяйкой, но выглядела совсем иначе, была высокой и крепкой. От нее исходило простецкое жизнелюбие женщины, которая привыкла сносить удары судьбы с надеждой на лучшее. Она верила, что если сегодня брюхо осталось пустым, завтра Бог пошлет чего-нибудь рабе своей, а если даже не пошлет – что ж, такова жизнь. Ее сильные руки и легкий нрав выгодно выделяли девушку рядом с молчаливой замкнутой Рагнхильд. Когда Стейннун была рядом, ее хозяйка оживала, будто сила служанки передавалась ей через смех.
Как-то раз, когда Диса поддалась на уговоры и села с ними вязать, девушки рассказали, что выросли вместе. Мать Стейннун со своим мужем арендовала землю у родителей Рагнхильд и отдала дочь в услужение, едва та стала способна на простую работу. Когда же Стейннун узнала, что госпожа выходит замуж за бонда из Стоксейри, то собрала вещи и тоже отправилась с ней.
– Без нее я бы пропала. – Рагнхильд произносила это с такой нежностью, что не оставалось никаких сомнений – так бы оно и случилось.
В усадьбе к Стейннун тоже все относились с теплотой, даже Бьёрн улыбался ей чаще, чем своей жене. В один из визитов Диса заметила у батрачки уголок пестрого платка, спрятанный за поясом. Поймав ее взгляд, служанка отвела глаза. Диса не стала ничего спрашивать. В конце концов, это было не ее дело.
Время от времени девушки сами ее навещали в Вохсоусе. Бьёрн не возражал против поездок, если они не задерживались надолго. Эйрик вел себя с гостьями неизменно приветливо: щедро угощал их и травил байки, то смешные, то страшные. Один раз, когда Диса провожала подруг обратно, Рагнхильд разрыдалась, и Стейннун пришлось ее утешать.
– Несчастное дитя, – нахмурился Эйрик, когда лошади, увозившие гостей, скрылись за поворотом дороги.
– Хочешь сказать «Не всем так повезло с мужем, как тебе»? Не сдерживайся.
