же ты ждешь? — спросила я, стягивая штаны на бедра.
— Я пытаюсь насладиться моментом, — ответил он, одновременно избавляясь от собственных джинсов и боксеров.
— Можем ли мы насладиться этим потом? — с надеждой спросила я.
С рычанием он наклонился вперед и перекинул меня через плечо, заставив меня истерически расхохотаться, когда он затопал к кровати и бросил меня на нее. Прежде чем он успел поставить колено на матрас, я уже стягивала с себя трусики и отбрасывала их. Потом потянулась назад, чтобы расстегнуть лифчик, но к тому времени, когда я смогла его снять, его рот уже был на мне через кружево, заставляя меня стонать.
— Я собираюсь провести языком по твоей татуировке, — пробормотал он, проведя губами по моему животу, — в итоге...
Тревор прижался ко мне губами, мои ноги были бесстыдно широко расставлены, я задыхалась. Губы, которые так хорошо ощущались рядом с моими, чувствовали себя бесконечно лучше, когда он ласкал меня между моими бедрами. Я мчалась к краю, пальцами впилась в одеяло подо мной и крепко зажмурила глаза, когда его рот ускользнул.
— Когда-нибудь они нам не понадобятся, — сказал он, когда мои глаза распахнулись. Он надевал презерватив на свою эрекцию, а ртом чертил узоры на внутренней стороне моего бедра. — Но пока мы будем осторожны.
— Спасибо, — прошептала я.
Он подполз к моему телу и нежно прижался губами к моим.
— И когда-нибудь ты не поблагодаришь меня за заботу о тебе, — серьезно произнес он, его слова были такими нежными, что у меня защипало в носу. — Ты просто ожидаешь этого.
Затем медленно и благоговейно он скользнул внутрь.
Мы не менялись позициями и не мчались к финишу. В первый раз, когда он был внутри меня, мы была торопливыми, но на этот раз он был медленным и настойчивым, почти как раз в этот момент, мы услышали, как дождь барабанит по крыше. Когда я кончила, он лег на меня, как теплое одеяло, превратив мои кости в желе. И когда он кончил следом за мной, я наблюдала полуприкрытыми глазами, как его лицо расплылось от удовольствия.
Вместе мы перекатились в сторону, и я прижалась ближе, пока он натягивал на нас одеяла.
— Господи, — пробормотал он, вздохнув, притягивая меня еще ближе. — На самом деле становится только лучше.
— Я не думала, что это возможно, — удивленно ответила я, глядя в потолок.
— Черт, я тоже.
Он начал смеяться, и звук был таким заразительным, что я тоже засмеялась.
— Я люблю тебя, — сказал Тревор, прижавшись губами к моему лбу.
— Я тоже тебя люблю, — ответила я, немного нервничая, хотя уже говорила это ему раньше.
— Прости за сегодняшний вечер, — пробормотал он, легко проводя рукой вверх и вниз по моему позвоночнику. — Просто предположил, что они пропустят ужин на этой неделе, потому что моя мама все еще злится на меня. Я бы не привел тебя туда, если бы знал, что они вызовут проблемы.
— Это была не твоя вина.
— Не совсем…. — Он сделал паузу. — Я не хотел, чтобы ты имела с этим дело.
— Они твоя семья, Трев, — мягко сказала я. — Это должно было когда-то случиться.
— Нет, если я могу помочь.
Я приподнялась на локте и посмотрела ему в глаза, легко прочитав в них тревогу. Тревор поссорился со своей мамой, с человеком, который, тот не раз признавался, был самым близким ему человеком на свете, и он беспокоился о том, что я чувствую. Это поразило меня.
— Мне жаль, что вы с мамой ссоритесь, — сказала я, положив руку ему на челюсть.
— Я имел в виду то, что сказал ей…
— Я знаю это.
Я снова легла и обняла его за талию, когда он вздохнул.
— С чего ты вдруг так уверена? — спросил он, его голос едва нарушал тишину вокруг нас.
— Потому что, — просто сказала я, закрыв глаза, прижавшись щекой к его груди и слушая биение его сердца. — Ты не используешь слова, чтобы ранить людей.
* * *
На следующее утро все казалось другим. Как только я услышала, что Этта проснулась в своей переносной кроватке, я выбралась из кровати и тихонько оделась, позволив Тревору поспать. Он ворочался, и я не думаю, что тот много спал.
Мне не нравилось, что я создаю такую проблему между ним и его мамой, но я не собиралась становиться мучеником. Хотя знала, что лучше не думать, что, если я исчезну, для них все вернется на круги своя. Слишком много было сказано, и она слишком сильно перегнула палку, чтобы что-то исправить так легко.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты не приготовила кофе, — хрипло сказал Тревор, входя на кухню.
— Конечно, нет, — ответила я, подавая Этте ее тарелку яичницы-болтуньи. — Даже мне не нравится мой кофе.
— Я могу показать тебе, как это делается, — сказал он, ухмыляясь, пока шаркал к кофейнику.
— Но тогда мне придется его готовить, — заметила я, раскладывая оставшиеся яйца по двум тарелкам. — Зачем мне это?
— Хороший вопрос, — ответил он. Потом подошел ко мне и нежно поцеловал. — Доброе утро.
— Доброе утро, — прошептала я в ответ.
Он взял у меня тарелки и отнес их к столу, целуя Этту в макушку, проходя мимо нее.
— Привет, Твево, — сказала Этта, совершенно не обращая внимания на изменение динамики.
Мы позавтракали в дружеской тишине и взяли собаку на утреннюю прогулку, но не успели в город на утренний фильм, как планировали, потому что у нас появилась неожиданная компания.
— Дерьмо, — пробормотал Тревор, пока мы смотрели, как его родители приближаются по подъездной дорожке.
Я не вторила его чувству, но я его почувствовала. Плащ непобедимости, который носила прошлой ночью, рассеялся в свете дня, и я внезапно почувствовала себя очень незащищенной, даже несмотря на то, что Тревор стоял рядом со мной. Знать, что ты кому-то не нравишься, — неприятное чувство, а знание того, что ты ничего не можешь сделать, чтобы изменить его мнение, делает его еще хуже.
— Этта, — сказала я, подзывая ее к себе, когда она двинулась к подъездной дорожке. — Отнеси Коди на траву, чтобы он не поранил лапы о гравий.
Мое оправдание, чтобы она ушла
