Книга Бродячий цирк - Дмитрий Ахметшин

— Вряд ли такой город окажется истеричной маленькой девочкой, — сказал Аксель, наблюдая, как раскинулся там, вдали, дымный закат.

Это был Берлин, первая столица, которую мне суждено было увидеть.

— Надеюсь, у него есть родители, — пошутил я.

Мы сидели на передних сидениях автобуса; Костя, как обычно, крутил баранку. Под горку «Фольксваген» пошёл необычайно резво, и лошади с повозками отстали.

— Да наверняка, — не моргнув глазом, ответил Капитан. — Живут себе где-нибудь в пригороде, в небольшом уютном домике. Может, мы будем проезжать мимо.

Хорошо бы они были, — подумал я. Люди, выросшие без родителей, никогда не смогут стать теми, с которыми рядом не придётся держать ухо востро.

Если честно, я немного подустал от всех этих одушевлённых городов, многозначительных надписей и постоянной беготни после выступления, когда, по идее, мы должны отдыхать. Хотя город Краков, как большого доброго пана, который катал меня на плечах, я вспоминал с ностальгией.

Во всяком случае, мы говорили с ним на одном языке.

— Главное, чтобы у этого малыша не было психологической травмы, — серьёзно сказала Марина. — Когда твоё тело сначала насильно обшивают железом и прокуривают дымом, а потом бросают под гусеницы танков, это не так-то просто пережить без последствий.

Я не сразу сообразил, что «малышом» она назвала мегаполис. И вроде бы даже не в шутку назвала. Город вздрогнул и потянулся к ней через стекло автобуса солнечными лучами.

Мара зажмурилась от удовольствия.

— Мне здесь нравится.

Мы катили дальше; Костя предложил мне посидеть рядом и разрешил даже немного попереключать скорости, и я с готовностью согласился. Орало радио, под ногами катались пустые банки из-под соков и колы. Лобовое стекло покрыто мёртвыми насекомыми после долгой дороги (из двух дворников работал только один, да и тот добирался только до середины назначенной ему дистанции, а потом бежал обратно).

Водитель в своей всегдашней джинсовой куртке с дырами немузыкально горланит песни, ворочает истёртым до неузнаваемости рычагом и крутит баранку большими ладонями, а если ладони заняты, например, разжиганием сигареты, то локтями. Глядя на него, я с удовольствием вспоминал фильмы про Безумного Макса.

Кажется, приближающийся на всех парах город, в отличие от Мары, настраивал Костю на весьма ворчливый лад.

— Вся эта гладкая жизнь меня не устраивает. Я люблю ухабы и шум колёс. Ты, наверное, подумать даже не можешь… А послушай, какая песня! Это же Квин! «Mama, just killed a man, put a gun against his head…»

«Мама-а-а!» — орёт он и позволяет себе вдавить на газ, чтобы немного оторваться от вяло подпрыгивающих на кочках фургонов.

— Что? — переспросил я.

— Фрэдди Меркьюри! — кричит он.

— Что я не могу подумать?

— А! В прошлом я любил побеситься. Да и сейчас иногда хочется. Иногда пробивает на ностальгию.

Я сказал ему, что ни разу не видел, как он бесится.

— Может быть, и не увидишь. Эта Европа слишком малодушная. Слишком гладкая. Ты видел хоть раз, чтобы кого-нибудь били на заправке и отнимали машину? Видел хоть раз, как зимой на занесённой снегом трассе замерзал рядом со сломавшейся машиной дальнобойщик? А в России ты можешь увидеть и не такое. В этих дорогах нет характера. Они располагают только к тому, чтобы спать. Может, если бы я остался на родине, я стал бы музыкантом. Играл бы на гитаре, громил бары и ни черта бы не делал. Но знаешь, наш с тобой приятель Аксель всё это окупает. Мне интересно быть под его контролем, и интересно из-под него выходить.

Мне показалось, что тот бес, о котором он говорит, вот-вот вырвется наружу. Во всклокоченных волосах мне мерещились рожки, улыбка выползала на лицо Кости кривая, будто её растягивали в разные стороны хирургическими щипцами, а рот был необычно красен. Костяшки пальцев стремительно белели на руле. Это выглядело как опущенный предохранитель, как оружие, которое вот-вот выстрелит.

Мимо проносились хозяйственные постройки, пыльные заводы за высоким забором с колючей проволокой.

— Конечно, я не думаю, что мы с Акселем вместе навсегда. Навечно и вовеки веков, знаешь… Когда-нибудь я сойду с тропы войны. Кому вообще нужны ваши выступления? Мы могли бы просто катать желающих на автобусе. Утром детей, а вечером влюблённые парочки. Возможно, когда мы с этим бегемотом, — он похлопал по пузатому рулю — накопим денег и выкупим себя у Акселя, мы осядем здесь.

Сзади нас настиг рёв Капитана:

— Чёрта с два ты выкупишь у меня свой контракт! Тебе придётся пахать до глубокой старости. Тебе, и этому доисторическому бегемоту.

Костя не повёл и бровью.

— Этот бегемот уже съел тебя с потрохами. Очнись, приятель! Ты уже в его брюхе.

Мы дружно расхохотались. Я хохотал вместе с Мариной и Аксом, а Костя — нет. Он наклонился ко мне и сказал, словно поведал некую тайну:

— Всему своё время. Придёт нужное, и я сойду на своей остановке.

Веселиться сразу расхотелось. Значит, Костя тоже подумывает, вернее, не исключает возможности, что когда-нибудь это волшебное путешествие закончится. Я подумал про Принцессу в Кракове и попытался восстановить хорошее настроение. Если он поселится в замке, я мог бы ездить в гости, чтобы повидать Вилле и Сою.

— А что случится с Акселем? — понизив голос так, что он едва не тонул в грохоте мотора, спросил я.

— Он не сойдёт никогда. Он из таких вождей, которые вечно скачут на закат. Что качается меня… — Костя отпустил руль и обеими руками потёр веки. — Дома сейчас вместо меня живёт кто-то другой. Он занял моё место, женился на моей девушке. Может, стал музыкантом и поёт песни, которые должен был написать я.

Я попытался это представить. Что, если вместо меня в приюте живёт какой-то другой Селестин? Что, если он всё так же ходит с Аароном с удочками на реку. А на ферме у Марины кто-то другой ныряет с крыши сарая в стога сена и мечтает сбежать от родителей. Интересно, если ей это удастся, мы сможем взять её в труппу ещё одним акробатом и жонглёром?..