Книга Чудовища были добры ко мне - Генри Лайон Олди

– Дорогу! – кричал глашатай. – Дорогу королевскому магу!

Верхом на гнедом жеребце, в ало-зеленых одеждах, в плаще до пят, на котором гарцевал вышитый серебром единорог, глашатай был прекрасен. Подбоченясь, он кидал взоры по сторонам и подмигивал красоткам, не делая различий между купчихой и служанкой – была б смазлива и пышногруда. Жеребец вел себя подстать всаднику. Он фыркал, выгибал лебединую шею и призывно ржал, завидя у коновязи скучающую кобылу.

– Дорогу королевскому магу!

Следом за глашатаем четверка носильщиков тащила роскошный портшез. Вскинув жерди на плечи, носильщики придерживали их одной рукой. Второй они держались за витые шнуры, натянутые от края жердей к гнутым ножкам портшеза, смягчая качку. Обучены носить трепетных дам и дряхлых советников, которые чуть что, так блевать, детины шагали в ногу, выпрямив спины и чуть прогнувшись в пояснице. В длиннополых кафтанах на меху, в шляпах-треуголках, натянутых по самые брови, носильщики обильно потели. Сбить их с шага не смогло бы и землетрясение. Даже зимний, коварный лед, что с рассвета намерз на булыжник мостовой, был им нипочем. Зубчатые скобы, укрепленные на сапогах в три ряда, скребли по льду, позволяя носильщикам не опасаться за драгоценную ношу.

Когда платишь головой за случайную оплошность – предусмотрительность делается второй натурой.

– Дорогу…

Погода наладилась. Солнце, садясь на западе, ласкало Тер-Тесет, словно любовницу, утомленную долгим экстазом. Лучи-пальцы трогали зубцы крепостных башен, щекотали волноломы гавани; тайком забирались в темные щели переулков. Сокровища, принесенные в город метелью, были вывалены напоказ – искры и блестки, и веселое сверканье. Снег, хрусткий, как разлом яблока; воздух, душистый, как волосы невинной девицы. Среди всего этого великолепия, гордясь собой, плыл портшез – бархат, золото, резьба – и в его сердцевине, темней темного, плотно задернув занавески, скорчившись младенцем в утробе матери, дрожал от страха королевский маг Амброз Держидерево.

Поднеся руку к лицу, он изучал ноготь на левом мизинце.

Руки Амброз холил и лелеял. Ногти он подкрашивал бледным лаком, внимательно следя, чтобы они были одинаковой длины. Если бы ноготь на мизинце сломался, Амброз ощутил бы досаду, но не увидел бы особой беды. В омерзительной тьме, что царила в опочивальне принца, впору было сломать шею – и хвала Митре, если дело обошлось ногтем! Но нет, ноготь был цел, и даже стал длиннее обычного. Не сильно, как говорится, на маковое зерно – но удлинение было заметно, и лака на кончике ногтя не было. Напротив, ноготь уплотнился, загибаясь на манер кошачьего когтя, и кромка его приобрела синюшный цвет. Так бывает у плотника, когда он попадет молотком по руке. При дневном свете все выглядело безобидно. Отчего-то именно в сумраке портшеза ноготь делался в высшей степени омерзителен, рождая в Амброзе безотчетный ужас. Эта часть ногтя была чужой! У королевского мага не могло быть такого уродства… И, главное, выросший невпопад кончик ногтя вибрировал. Глаз движения не замечал, полагая, что все в порядке, но Амброз ясно чувствовал подлую, нежнейшую вибрацию – словно у ногтя появилась своя, неизвестная хозяину жизнь.

– Перестань! – не сдержавшись, выкрикнул он.

Снаружи прислушались носильщики. Господину приспичило выйти? Нет, можно шагать дальше. Глашатай и вовсе не обратил внимания. Его дело – горланить да красоваться, привлекая народ к человеку в портшезе. Если во дворец чародей примчался, как был – в скромной робе, накинув шубу из чернобурой лисы, верхом на сменной лошади гонца – то обратно король повелел доставить «великолепного Амброза» со всем мыслимым почетом, едва ли не силой вынудив упрямца принять роскошные одежды, подаренные его величеством.

– Дорогу королевскому магу!

– Глупости, – бормотал Амброз, морщась от воплей глашатая. Громкие звуки сейчас раздражали мага, как никогда. Будь его воля, он бы вырезал языки всем, отсюда до Шаннурана. – Ерунда! Я устал… Дергаюсь по пустякам. Хорошо, она излечила мальчишку. Это ничего не значит! Янтарь в диадеме? Даже если оправа диадемы – та самая, от Ока Митры… даже если янтарь – из грота…

«Это опасно, – подсказала память голосом Циклопа. – Искушенным в магии, пропитанным ею насквозь, нельзя стоять рядом, когда Око Митры обращает камень в камень. Только больной и лекарь…»

– Она не превращала камень в камень! Она спасла ногу принцу…

«Я говорил, и повторю: это опасно. Чумная крыса не знает, почему город опустел. Не знает, почему люди корчатся в муках. Вот и я не понимаю до конца, что превратило Инес в чудовище, а позже – в мертвеца. Я лишь раскаиваюсь в содеянном…»

– Ты – слуга! Жалкий слуга! Сивилла – всего лишь сивилла! Дар пророчества – случайная прихоть судьбы. Так пес рождается с нюхом, а змея – с ядом. Может ли это сравниться с заслугами кропотливого обучения? Я – любимый ученик Н’Ганги Шутника! Двадцать лет я провел в сердце джунглей, при храме веселого бога Шамбеже. И не было среди жрецов никого сильнее меня! Я – Амброз Держидерево! Чем мне могут повредить ваши жалкие потуги? Будьте вы прокляты…