class="p1">После того как Коротышка завел нас в промозглую комнату с каменными стенами, где на стеллажах хранились консервированные человеческие языки, Страшила схватил меня и Андреа за руки, протащил мимо всех банок и усадил на деревянные стулья в глубине помещения. Зрелище было реально чудовищное. Ошеломленный, я позволил усадить себя, не сопротивляясь, и взял подругу за руку для поддержки, как единственную нить, не позволявшую лишиться рассудка и дававшую хоть какую-то надежду.
Коротышка развязал мешок у себя на шее, стащил его с головы и почесал коротко подстриженную шевелюру. Я присмотрелся к нему. Лицо в рытвинах оспин, хитрые как у хорька глазки, тощая подтянутая фигура. Огромная запекшаяся ссадина красовалась в том месте, куда Андреа засветила булыжником. Одет в несвежие джинсы, поношенную спецовку с ярлычком над карманом, настолько выцветшим, что имя было невозможно прочесть, на ногах запыленные грубые башмаки. Коротышка скрестил руки и уставился в пол. Полминуты прошло в полном молчании; Страшила по-прежнему стоял у двери, так и не снял свою маскировку. Самый странный в мире сторожевой пес.
– Зачем ты привел нас сюда? – спросила Андреа. Она продолжала гнуть свою линию, хотя все в комнате понимали, что от ее вопросов толку мало. Похоже, требуя информацию, она демонстрирует свою смелость, показывает, что не намерена умирать от страха.
Коротышка посмотрел ей в глаза.
– Ты не должна была стать частью нашего плана. Дело касается только моей семьи и семьи Плайеров, не твоей. А ты со своей мамашей могла бы свалить назад в Мексику, мне пофиг. А как думаешь, почему ты здесь? А потому что тебе хана. Ты получишь по заслугам, за то, что в тот раз у Заливной ямы испортила мне вывеску.
– Я такая же американка, как и ты, – вызывающе ответила Андреа.
Ответ привел Коротышку в бешенство. Он подошел ближе и ударил ее по лицу – второй раз за неделю. Она даже не ойкнула – только выпрямила голову, сверля его глазами. Я возненавидел себя за трусость, но все же не вступился.
– Как я погляжу, тебе все нипочем, – сказал Коротышка и ударил меня с такой же силой.
Моя голова мотнулась вправо. Щека пылала, словно к ней поднесли газовую горелку. Глаза защипало от слез.
– Прекрати! – закричала Андреа.
Я собрался с духом в ожидании нового удара, однако его не последовало. Коротышка отступил на шаг и скрестил руки. Он вспотел, к лицу прилила кровь.
– Если вы думаете, что все пройдет быстро и безболезненно, без грязи, то выкиньте это из головы. Нет, сэр. Нет, мэм. Ха-ха. Такие дела делаются в муках. Пришло время расплатиться. Подбить баланс промеж наших семейств. Усекли?
Он смотрел на меня, ожидая ответа.
– Не понимаю, – покорно сознался я.
– А все потому, что твой отец слабак, не рассказал тебе правду. Не рассказал вашу историю. У твоего деда Плайера тоже была кишка тонка. Вся ваша семейка слишком трусливая, чтобы соблюдать наш пакт… надлежащим образом. Нет, они опять хотят переложить все на нас, в одностороннем порядке. С Гаскинсов довольно. Мы… лишились терпения.
Мне хотелось задать вопрос. Самый очевидный и простейший вопрос, однако я в буквальном смысле не мог произнести ни слова. Коротышка был вынужден ответить на вопрос невысказанный.
– Это проклятие, пацан. Проклятие, наложенное на наших предков, и твоих, и моих. Уродами пуританами. Небось изучал их в школе? Знаешь, кто они такие, долбаные пуритане?
Я кивнул, сжимая руку Андреа. Мы должны что-то сделать. Должны. Воздух сгущался; вот-вот произойдет нечто жуткое и противоестественное. Наш похититель совсем слетел с катушек.
– Тебе известно, что ваше семейство из квакеров? – спросил Коротышка.
Застигнутый врасплох, я даже обрел голос.
– Из квакеров?
Коротышка переключился на Андреа.
– Может, хоть ты знаешь, кто такие пуритане и квакеры?
Андреа кивнула, но больше никак не отреагировала. Я догадывался – в ее мозгу крутятся шестеренки, пытаясь найти способ покинуть это дерьмовое шоу.
– Они нас ненавидели. Мы их тоже, однако власть принадлежала им. Вся власть. – Коротышка сделал паузу. – Я хочу прочесть вам стих из Священного Писания. Наверняка вы были слишком заняты, бегали по лесу и занимались распутством, вместо того чтобы читать Библию. Но эту цитату вы выслушаете. Ясно?
Он выжидающе смотрел на нас. Я кивнул. Андреа тоже.
– Притчи, – проговорил Коротышка, явно успокоившись и снова перейдя на почтительный тон, как в тот момент, когда мы вошли в подземелье. – Притчи, глава десять, стих тридцать один. Кто-то из вас знает его?
Он снова выжидающе посмотрел на нас. Я покачал головой. Андреа тоже.
Коротышка продекламировал цитату – так, словно каждое слово было не менее священно, чем гробница Иисуса.
– Уста праведника источают мудрость, а язык зловредный отсечется.
Он умолк, надеясь, что мы пытаемся осмыслить значение стиха. Мой взгляд непроизвольно скользнул по рядам флаконов на стеллажах, где плавали языки. О каком же виде зла идет речь?
– Проклятие обрекло нас на то, чтобы убивать, – добавил Коротышка, – чтобы проливать кровь наших близких, совершая тем самым величайший грех. Проклятие передавалось из поколения в поколение погаными языками, в момент, когда их вырывали из наших глоток, а затем отрезали, чтобы нас исцелить. Это наше проклятие и наше благословение. Вот почему мы обезглавливаем грешников; ибо головы – вместилище их поганых языков. Так мы становимся их проклятием и их благословением.
А он не просто сумасшедший, подумал я. Он упивается своим безумием.
– А сейчас ты увидишь ритуал, – объявил Коротышка с придыханием. – Принуждение к Безгласию и Пробуждение. Передача проклятия и исцеление, все в одну ночь. Настала твоя очередь какое-то время нести факел. Эффектно, верно? – Он бросил взгляд через плечо, туда, где застыл в карауле Страшила. – Веди его.
Страшила согласно тряхнул головой и открыл дверь, впустив в комнату мальчишку моих лет. Маленький, тощий, лохматая засаленная шевелюра спадает на глаза. На лице синяки и кровоподтеки – похоже, ему недавно начистили физиономию. Тот самый типчик с пластиковым мешком, которого я отделал у Заливной ямы. Сначала я решил, что в его взгляде плещется страх, однако быстро догадался: это скорее фанатизм. Парень стрелял глазами по сторонам и нервно потирал руки. Его поза выдавала волнение.
– Это мой Дикки, – объявил Коротышка. – Полагаю, сын – примерно твой ровесник, хотя я понятия не имею, в каком году он родился. Да и какая разница? Он пришел помочь мне в одном деле, несколько необычном. Так велит нам давняя традиция. Сегодня мы передадим кое-что из рук в руки… вернее, из уст в уста… или с больной головы на здоровую… Или как там звучит эта чертова поговорка.
