Эрика подошла к чайнику и, взяв его в руки, начала разливать чай по кружкам.
— Спасибо, — произнесла она.
— За что?
— За многое. За Ариичи, в первую очередь. Ты лишил его смысла жизни, а это и есть лучшая месть. Спасибо за твое терпение, ведь иногда мне самой хотелось себя убить. Я развела тебя с лучшим другом. Я уничтожила тебя, как личность, заставив собирать заново, по частям. Я мстила. Всем. За все. За хорошее и плохое, только месть имела значение для меня. Но, знаешь, там, в том зале, где не стало Апри на наших глазах, я поняла одно, — я хочу жить. Так сильно хочу жить, что готова рискнуть всем, даже самой жизнью. Я не знала, поймет ли Кимао, что это не нож, а сюрикэны. Сможет ли словить один из них. Сможет ли убить существо, которое как две капли воды похоже на его матриати. Я не знала этого и рискнула. А потом этот засранец пошел в туалет и убил себя. Разве я могла понять, зачем? Я видела последствия — Кимао Кейти убил себя моим сюрикэном. Мир рухнул, Бронан. Я пропала. Допросы, объяснения, факты и твое лицо, маячащее надо мной по сто раз на дню. Это желание жить, эта нить, которая дороже самой свободы, заставило меня вздохнуть с облегчением. Месть не приносит облегчения, Бронан. Кому, как ни мне знать это. А вот жизнь… Я хотела переспать с тобой, чтобы почувствовать, какого это по доброй воле и без допинга. Я убеждала себя в том, что просто издеваюсь над тобой, пытаюсь обскакать милашку, но потом ты сделал это, и я поняла "почему". Ответ был очевиден. Я просто хотела сделать это с тобой. Понравилось. И в аудитории понравилось. Когда милашка ударила меня, я поняла, что заслужила это. Я — красная сука, которая заслуживает пощечины, да и не одной. Я не желала тебе зла. Я готова была отпустить тебя и не претендовать больше никогда… И тут ты приходишь на ужин. Ты один. И ты приносишь мои любимые красные шарики… Ты всегда приносил именно их, когда хотел помириться… А потом ты закрыл дверь и остался за ней… — Эрика поставила кружку на стол и повернулась к нему, — …а я поняла, что люблю тебя…
Бронан выдохнул и вылил не допитый чай в раковину.
— Где ты хочешь заняться любовью? В комнате? На диване? На полу? Здесь, на столешнице? Где ты хочешь? Скажи, и я заставлю тебя кончить там, где ты захочешь…
Эрика посмотрела на него и прикусила свою губу. Такой красивый, даже когда пьяный…
— Здесь.
Бронан посмотрел на нее и улыбнулся.
— Я люблю тебя, — повторила она, когда поняла, что уже сидит с разведенными ногами на столешнице.
Бронан провел руками по ее остриженным волосам и заглянул в багровые глаза.
— Я все равно люблю тебя больше, Eria.
Она опять выгибалась под ним, заглатывая воздух ртом и сжимая свои зубы. Но, Юга, как же приятно ему было слушать эту искреннюю тишину, вместо поддельных громких стонов…
* * *
Кимао закрыл дверь за связанными и вернулся на кухню. Данфейт там не было. Зрячий нахмурился. Куда она могла пойти?
— Данфейт? — позвал он, обходя первый этаж. — Данфейт! — прокричал он, поднимаясь по лестнице на второй.
В гостевой комнате горел свет. Кимао открыл дверь и остановился.
Данфейт сидела в ночной рубашке на разостланной постели.
— Ты собралась спать? — произнес Кимао, даже не пытаясь войти внутрь.
— Хоть я и пьяна, но все еще в своем уме.
Данфейт оттянула бретельку ее бледно-розовой шелковой рубашки и вопросительно посмотрела на Кимао.
— Я в таком не сплю. Предпочитаю хлопок или лен. Или вообще ничего, если слишком жарко.
Кимао нахмурился и вошел внутрь, оставляя дверь открытой.
— Зачем надела тогда?
Данфейт распахнула глаза и выдохнула. То ли он просто издевался над ней, то ли алкоголь действует на него отупляющее. Дани поднялась с кровати и, обогнув зрячего, закрыла дверь.
— Я надеялась, что ты снимешь ее с меня, — произнесла матриати, заливаясь краской стыда при этом.
Кимао остановился напротив нее и, не выдержав испытания, засмеялся.
— Ты такая трогательная, когда пытаешься раскрутить меня на секс! Разве так соблазняют? Одной рубашкой меня не купишь!
— А так? — ответила Данфейт, рывком скидывая с себя шелковую ткань и преставая перед ним, в чем мать родила.
Кимао уронил свою голову и исподлобья посмотрел на нее.
— Опять не угодила? — произнесла Данфейт, в душе которой, на этот раз, зародились сомнения по поводу верности принятого ею решения.
— Мало! — прошептал зрячий и набросился на нее.
Данфейт оказалась прижатой к двери, и возможности проронить хоть слово у нее больше не было.
Его губы впились в ее рот, словно последним в его жизни был этот поцелуй. Его язык проник в нее и утонул, не желая возвращаться назад и покидать ее. Его зубы коснулись ее нижней губы и зацепились за нее, утаскивая в свой рот и сминая, лаская, обнимая своими губами. Его пальцы ослабли и зарылись в ее волосы, поглаживая кожу и еще сильнее притягивая к себе. Данфейт ответила ему. Погладив шершавую поверхность его языка, она сама вторглась в его рот. И он не захотел ее отпускать. Руки Данфейт коснулись его лица и потянулись к волосам. Они заблудились в ворохе густых черных прядей и сжали его голову с той силой, на которую были сейчас способны. Он приник к ней всем телом, и не понятно стало, кто из них двоих хотел начать это первым.
Руки Кимао оказались на ее обнаженных будрах. Ладони сжали упругие мышцы и, подхватив ее, усадили на себя. Прикасаясь пальцами там, где ей хотелось, он распалял в ее теле пожар. Соски, что прижимались к его груди, начали ныть и Данфейт скинула с него рубашку, чтобы прикоснуться ими к его обнаженному торсу.
Кимао оторвал ее от двери и уронил на пол. Его язык приник к коже ее шеи, и поцелуй запечатал это место. Ладонь соскользнула и упала на грудь, сжимая ее и поглаживая набухший сосок. Он наклонился и теплое дыхание накрыло розовую вершинку. Данфейт выгнулась, отстраняясь от него, но он последовал за ней, не желая отрывать свои губы от ее кожи. Его пальцы пробежались вдоль линий мышц на ее животе и спустились ниже, прикасаясь к плоти. Влага оросила его ладонь и палец, задевая клитор, скользнул в тепло ее тела. Мурашки побежали по телу Данфейт и застряли внизу живота. Ее пальцы запутались в его волосах, сжимая шелковые пряди в своих кулачках. Его руки легли на ее бедра и заскользили по ним вверх. Ее ладони пробежались по рельефу мышц его спины, спускаясь на талию и прикасаясь к поясу его брюк. Ее язык оставил влажный след на его шее. Она прикусила мочку и втянула ее в свой рот, лаская ямочку за ушком. Кимао повернул голову и снова встретил ее губы. Он прикусывал их, он втягивал их в свой рот, гладя ладонями ее бедра и прикасаясь пальцами к ее плоти, скользя, на этот раз, по поверхности, и не проникая внутрь. Она расстегнула ремень и застежку его брюк, снимая их с него вместе с бельем. Он протянула руку и прикоснулась к тому, что упиралось ей в бедро. Теплый… Бархатный… Она провела по нему пальцем и погладила самый кончик. Кимао вздрогнул от этого движения, и произнес что-то на деревийском.
