О, как белы крылья Победы!Как безумны её глаза!О, как мудры её беседы,Очистительная гроза!
Это же ваши слова, вы их написали. Что вы думали, когда это писали, каким вы были в те времена? Неужели все забыли, Николай Степанович. Очистительная гроза – вот то, что нужно было Адену и всем окрестным землям. Да, гроза разрушающая, но потом – выглядывает солнце и можно строить новую жизнь на обломках сметенного грозой старого.
Гумилев долго молчал, но потом заговорил вновь. И слова его – падали как булыжники в мертвую зыбь безмолвия.
– У вас хорошая память, Борис Викторович, это действительно написал я. И оглядываясь, назад… наверное, я тогда и в самом деле сильно отличаюсь от того, кем я стал теперь. Мы все – отличаемся от тех, кем мы были тогда. Тогда и я, признаюсь, грешным делом подумал о Liberté, Égalité, Fraternité как возможном пути для России. Но больше я так не думаю, и в немалой степени – из-за вас. Это вы, Борис Викторович, вы и ваши товарищи, с кем, как я понимаю, вы никогда не теряли связь – крестили нас кровью. Вы научили нас ненавидеть – но и заставили сплотиться. Вы показали нам, какой на самом деле бывает эта гроза – кровавы ее потоки, вместо воды – кровь. Вы и ваши товарищи убили немало достойных людей – но выжившие стали крепче стали. Я больше не верю в очистительную грозу, Борис Викторович, и уже ничто не заставит меня поверить в это. Я соглашусь с вами в том, что княжествам на юге Аравийского полуострова нужны были перемены, я соглашусь и с тем, что социальный строй там был весьма архаичным и отсталым. Но во имя Господа, Борис Викторович, я никому, даже самому злейшему врагу не пожелаю, чтобы у него в стране к власти пришли троцкисты, чтобы троцкисты ломали общество с тем, чтобы выстроить новое по своему безумному подобию. Я видел, как это может быть здесь, в России и понял – что нигде, ни в одной стране нельзя допустить такого. Вы не только уголовный преступник, Борис Викторович, вы еще и государственный преступник, изменник и предатель. Вы выдали британцам план обороны порта Аден и тем самым способствовали его захвату. Вы сделали так, что информация не дошла своевременно до Генерального штаба, и в условиях противоречивой и неполной информации решение не было принято, что обернулось тысячами лишних жертв. Именно вы и ваши люди – сорвали план операции по взятию власти в княжестве Бейхан. Все это привело к тому, что Бейхан мы все-таки взяли, но больше ста парашютистов поплатились жизнями за ваше предательство.
– Я могу все объяснить – сказал Савинков.
– Я здесь не для того, чтобы слушать ваши объяснения, Борис Викторович.
Повисло молчание, его прервал Савинков, оглянувшись на застывших у беседки македонских стрелков.
– Так вот почему сии почтенные господа не уходят?
– Правда ваша, Борис Викторович.
– И вы, поэтому назначили встречу здесь? Чтобы усыпить мою бдительность?
– Ну, можно и так сказать. К тому же это разумнее чем брать вас на улице или в клубе. Тут – и люди могут пострадать.
– А почему вы не озаботились тем, чтобы я сдал оружие до того, как предстану пред ваши сиятельные очи. Николай Степанович? Думаете, что не успею?
– Мы полагаем, а Господь располагает, Борис Викторович. Надеюсь, что вы человек все же разумный, и понимаете, что расстреливать мы вас не будем. Если вы, конечно, не заставите нас прибегнуть к крайним мерам. Нам нужно знать, как далеко все это зашло. Сколько человек на сегодняшний день состоят в организации Идарат, какие планы вынашивает организация. Про ваши действующие связи с британской разведкой не мешало бы услышать. Конечно, если вы не проявите благоразумия…
Гумилев прервал свой монолог – Савинков сидел на своем месте и тихо давился смехом, держа, впрочем, руки на столе.
– Я сказал нечто смешное, Борис Викторович?
– Мы тут с вами… сидим как два самурая, Николай Степанович. Читаем друг другу стихи, выстраиваем философские экзерциции и думаем, как ловчее выхватить револьвер. Вы все еще пользуетесь Смитом, а?
– Полноте, Борис Викторович, не сравнивайте себя с японцами. Честь японского самурая – в его верности. У вас же – верности нет ни на грош. Скорее вас можно сравнить с волком, Борис Викторович. Которого как не корми, а он все в лес смотрит.
– В вас говорит офицер.
– А в вас – революционер, Борис Викторович. Которым вы так и остались, несмотря на все доверие, оказанное вам от Высочайшего имени. Революционная зараза, Борис Викторович – это все же зараза. И я в который уже раз убеждаюсь – неизлечимая. Перед тем, как мы с вами продолжим разговор – буду безмерно рад посмотреть ваш пистолет. Только осторожно, Борис Викторович, без лишних движений. Мы же договорились.
– Мы пока ни о чем не договорились, Николай Степанович.
– Вот как? Да… чтобы вы не ошибались относительно моего отношения к вам… группу Шаховского в Омане сдали британцам вы, Борис Викторович. Точнее – ее сдали по вашей инициативе. И доброжелательности к вам – это не добавляет. Сдайте оружие.
Борис Викторович Савинков достал тяжелый Кольт североамериканского производства под патрон 38Super и положил на стол.
– Удовлетворены, Николай Степанович?
– Более чем, Борис Викторович. Теперь извольте встать… думаю, нам лучше продолжить беседу в другом месте.
