Жюстина, взяла его дрожащую руку в свои маленькие, тёплые ладошки, и поднесла к губам.
– Я тоже, счастлива вас видеть, Густаво.
Этими жестами и словами, между ними было всё сказано, и Густаво, впервые крепко обнял и поцеловал девушку.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Теперь уж стало ясно, что мусульмане нацелили свой главный удар в район от ворот святого Антония до башни святого Николая. Именно там, беспрестанно грохотала, большая часть их камнемётов, и именно там, волнами накатывала пехота, засыпающая ров. Их отгоняли лучники и арбалетчики со стен Акры, но вражеские стрелки, укрывшись за большими щитами, вступили с ними в перестрелку.
– На каждого нашего лучника, приходиться десяток вражеских! Голову нельзя высунуть из-за стены! Они просто, засыпают нас стрелами!
Были в египетском войске и сирийские христиане, и евреи, много было арабов и чернокожих воинов из Судана и Эфиопии, и их-то, подгоняя копьями, гнали и гнали вперёд безжалостные мамлюки, и они первыми, сотнями погибали под ударами защитников Акры.
Под неутихающим обстрелом дрожали стены, летели осколки камня и стрелы, и большие потери были и среди крестоносцев.
На рассвете 8 мая, всего через четыре дня после начала массированного обстрела, рухнула башня Короля Гуго.
Толпами, со всех сторон, кинулись к пролому в стене, полчища сарацин.
– Все к оружию! К бою!
Великие магистры – Гийом де Боже и Жан де Вильер – бились в первых рядах, подавая остальным примеры мужества и доблести. А над ними, гордо реяли знамёна рыцарских Орденов, которые бесстрашно держали маршалы – Пьер де Севри и Метью де Клермон.
Густаво де Вальверде, пробился к Великому магистру.
– Король Генрих, хочет послать к султану послов, с просьбой о мире.
– Что?! – яростно заревел Гийом де Боже. – Сдаться надумал?! Капитулировать?! Ноги хочет, султану целовать?! А ну, за мной!
Гийому де Боже подвели коня, и он помчался по улицам Акры.
– Что ты задумал? Кто позволил?
Под криками Великого магистра сник, то пунцовый, то бледный, находясь на грани эпилептического припадка, двадцатилетний король Иерусалима и Кипра Генрих II де Лузиньян. Пытался что-то говорить восемнадцатилетний брат короля – Амори де Лузиньян, и кидался на Великого магистра их дядя, Филипп д'Ибелин.
Но тут Гийом де Боже оказался в полном одиночестве – Жан де Вильер бился на стенах города, а решение короля поддержала вся знать и духовенство.
И в этот же день, при неутихающем штурме и непрекращающимся обстрелом, король отправил к султану Халилу своих послов.
Несмотря на недавние заверения в своём письме, султан Халил всё же принял посланников христианского короля.
И опережая их сладкоречивые слова, спросил:
– Вы собираетесь сдаваться?
Посланцы, оба знатных, благородных кровей, замялись и опешили перед такой прямотой.
– А-а-а…, наши люди…, весь христианский мир…, не поймёт и не поддержит нас…, если мы… – лепетали послы, и тогда султан вскипел:
– Тогда какого… Вы пришли?!
Визирь аль-Салус, чутко ловивший каждое шевеление и каждый вздох султана, уже подал было знак суровым мамлюкам – отрубить дерзким головы, прямо здесь и сейчас, но Халил, жестом руки, остановил их.
Посланников лишь бросили на колени перед султаном и прижали их головы к земле.
– Я прикажу своим воинам, пощадить вашего короля. Он так молод, и так болен. Но только его! – сказал Халил, твёрдо решивший покончить с любыми владениями христиан на своих землях (на землях, которые считал своими). Он велел бросить послов в клетки, и поставить рядом с той, где уже почти два месяца, сидел тамплиер Филипп де Монбёф.
Обстрел не ослабевал и не прекращался, и сотни защитников Акры сгинули безымянными, под обломками стен и на улицах города.
10 мая были разрушены Английская башня, башня графини де Блуа, и в двух местах проломлены стены – у ворот святого Антония и у башни святого Николая.
Внешняя стена, на большом участке пала, но оставалась ещё стена внутренняя, и защитники Акры, отошли туда.
Снова и снова непрекращающийся обстрел, и каждодневные попытки штурмы сарацин, истощали силы защитников и начинали тревожить жителей города. А постоянная смерть рядом, и каждый миг изматывающего ожидания собственной гибели, сведут с ума любого. И Гийом де Боже, мудро повелел отпускать воинов, хоть на немного в город, дабы они своими глазами увидели, что берегут и кого защищают.
Густаво де Вальверде выпадала такая возможность дважды, и он спешил в госпиталь святого Лазаря, и там они с Жюстиной, подолгу сидели в каком-нибудь тенистом уголку, держась за руки, делились своими планами, надеждами и мечтаниями.
И это ж надо, чтобы в такую годину тяжелейшей опасности, к ним пришла, чистая, искренняя, всепоглощающая любовь!
В конце второй встречи, когда голова Жюстины покоилась у него на плече, а он целовал её, пьянея от аромата волос, с болью в груди, Густаво произнёс:
– Жюстина… если случиться непоправимое, если враг одолеет нас, и ворвётся в город, вы должны, бросить всё и бежать в гавань! Там вы сядете на корабль, и отплывёте на Кипр. Обещайте мне это!
– А вы, Густаво?… – румянец сошёл с щёк Жюстины, она внезапно побледнела.
– Я?… Я конечно же последую за вами, ведь для меня нет тягчайшей муки на свете, когда я не вижу вас.
Густаво говорил так, прекрасно зная, что он никогда не отступит и не побежит, и если будет приказ Великого магистра – умереть на стенах Акры, идти в лагерь египтян и убить султана Халила, отправиться на край света, то он, бестрепетно, беспрекословно, исполнит его.
15 мая, осадные орудия сарацин, пробили брешь и во внутренней стене, у башни Короля Генриха II. В ночь на 16 мая обвалилась внутренняя стена у ворот святого Антония, и между Английской башней и башней Графини де Блуа.
В Акре забили тревогу, Великие магистры всех воинов бросили к проломам, но…
– Мы, уходим! – раздалось как гром среди ясного неба, и король Иерусалима и Кипра Генрих II де Лузиньян, снявшись со своих оборонительных позиций, уводя и своё войско, стал отходить в порт.
Бледный, суровый, грозный, стоял Гийом де Боже, смотря на бегство короля, которому ведь сам Бог велел, до последней капли крови, защищать любой клочок своей земли.
Генрих II, думал забрать с собою и патриарха Николая Анапса, но тот проявил непоколебимую твёрдость.
– Я никуда не пойду! Я остаюсь! Я хочу умереть здесь, на Святой Земле, вместе со своей паствой!
Всегда самоуверенный, высокомерный и гордый Гийом де Боже, признательно поклонился церковнику, с которым до этого так часто враждовал.
