Летом были барбекю и бейсбол на заднем дворе. В школе меня травили не больше, чем любого мальчишку, — может даже меньше. На Рождество я получил велосипед, о котором мечтал. Старшие в летнем лагере ко мне не приставали.
Я был несчастный и злой.
Атмосфера любви и нормальное течение жизни в нашем доме душили меня — сравнительно со свободой, которой пользовались мои шалопаи приятели. Я завидовал хаосу, который царил в их домах, почти полному отсутствию надзора. В родительских тайниках мы находили странные, порой пугающие, но неизменно соблазнительные вещи — размытые черно-белые порнофильмы, пакетики с травкой, таблетки, бутылки спиртного (никто не обращал внимания, если они пропадали или постепенно пустели). Родители моих друзей всегда были заняты другими, более важными вещами и позволяли детям творить что вздумается — оставаться на улице допоздна, ночевать у приятелей хоть каждый день, курить травку в комнате, не боясь разоблачения.
Мне всего этого недоставало. Почему судьба меня обделила? Я не сомневался, что единственная преграда между мной и жизнью, полной приключений, — это родители.
Позже, работая на какой-то особенно отвратительной кухне, которая больше напоминала салун, чем настоящий ресторан, я вовсе не склонен был смотреть в прошлое с сожалением и раскаянием. Я не гадал, в чем заключалась ошибка, и никогда не винил дурные привычки и скверных друзей за то, что мою карьеру нельзя было назвать звездной. Я не отношусь — и никогда не относился — к своим пристрастиям как к заболеваниям. В конце концов, я с двенадцати лет искренне хотел стать наркоманом. Назовите меня ненормальным, но наркотики были просто-напросто манифестом, вызовом в адрес буржуазных родителей, которые совершили непростительный грех — они меня любили.
В любой момент, оглядываясь назад, я могу честно сказать, что в конечном счете я бы вновь повторил весь пройденный путь. Я знаю, что именно привело меня в эти вшивые забегаловки, с вонючими столами и грязными мясорубками, и всегда знал.
Жизнь, даже в худшие времена, была со мной совершенно справедлива, и я это понимал.
Даже когда я работал в гриль-баре под названием McAssCrack, я понимал, что мне изрядно повезло. Повезло, что я выжил, хоть и принимал дозу каждый божий день (это было в восьмидесятые годы в Нью-Йорке). Повезло, что сохранил относительно крепкое здоровье, тогда как многие мои ровесники уже отправились на тот свет. В моей жизни даже была любовь, почти невероятная, — долгий союз, больше похожий на криминальный сговор.
Хоть я и терпеть не мог стоять на кухне и готовить яйца, сбрасывая их с ложки в миску с ледяной водой, я никого не мог в этом винить. Это ведь был мой выбор.
Впрочем, я все-таки винил отца. За ту радость, которую он принес мне, когда подарил альбом Sgt. Pepper. Или Disraeli Gears. Можно сказать, что подобный опыт в юные годы развивает неутолимую жажду развлечений, а то и тягу к разрушениям. Может быть, девять лет — это слишком ранний возраст, чтобы смотреть «Доктора Стрейнджлава» и узнать, что вскоре будет ядерный апокалипсис и миру наступит конец (чертовски занятное зрелище). Возможно, это послужило причиной нигилистического взгляда на вещи, который я усвоил позже — когда мне стукнуло одиннадцать и я разочаровался в жизни.
Если уж перечислять тех, кто виноват, то верхние строки списка займут два классических детских фильма — «Красный шар»[18] и «Старый Брехун».[19]
В чем суть «Красного шара»? Каждый раз, когда у нас заболевал учитель, директор притаскивал проектор и показывал эту, предположительно трогательную и вдохновенную, историю о маленьком французском мальчике и его друге — волшебном воздушном шарике. Но подождите-ка. Мальчик беден и явно нелюбим. Каждый день он ходит в одной и той же одежде. Найдя волшебный шарик, он подвергается настоящим гонениям: его высаживают из общественного транспорта, травят в школе, даже выпроваживают из церкви. Родители либо умерли, либо бросили его, потому что жуткая карга, которая жестоко выбрасывает шарик из окна, явно слишком стара, чтобы быть матерью мальчика. Его одноклассники — зловещая шайка, которая инстинктивно пытается уничтожить то, что не может понять или присвоить. Почти каждый ребенок в фильме — это член тупой толпы, похожей на волчью стаю; все они дерутся между собой, даже когда гонят мальчика и его шарик по улицам. Мальчик убегает, разлученный с единственным другом, и возвращается лишь затем, чтобы увидеть его медленную смерть.
Счастливый конец? Шары со всего Парижа слетаются, мальчик собирает их в связку и поднимается в воздух. Он улетает, болтаясь высоко над городом. Точка.
Куда улетел мальчик? Туда, где ему будет лучше, разумеется. Ну или он просто разобьется, когда из шариков выйдет весь газ.
Смысл?
Жизнь жестока, полна одиночества, боли и насилия. Окружающие тебя ненавидят и пытаются уничтожить. Лучше вообще устраниться, буквально броситься в пустоту. Побег неизбежен, каким бы неопределенным и самоубийственным ни казался путь к спасению.
Мило, правда? С тем же успехом можно было вложить героин мне прямо в руки. Зачем ждать? Возможно, именно поэтому я никогда не работал во French Laundry.[20]
Теперь вспомним «Старого Брехуна». Еще хуже. Более циничный и унылый фильм трудно вообразить. Речь идет о мальчике и его собаке. Все дети в мире знают, что диснеевская история должна закончиться хорошо, и не важно, какие опасности подстерегают героев. Сидя в темном кинозале, с липкими от леденцов руками, мы верили в это, как в священную заповедь. Как будто дети, родители и славные люди из киностудии Уолта Диснея заключили договор — и это были самые прочные узы, гарантия безопасности, которая не позволяла погибнуть вселенной. Пускай себе Хрущев грозит сбросить атомную бомбу — но, черт возьми, славный пес справится с любой бедой!
Когда Старый Брехун заболевает бешенством, маленький Тони, естественно, не волнуется. Пиноккио, в конце концов, вышел ведь целым и невредимым из желудка кита. Конечно, ситуация вроде бы оборачивается к худшему, но в конце герой же со всем справляется. У Бемби тоже были трудности, когда у него умерла мама, но все закончилось хорошо. Счастливый финал — обязательное условие. Такая же аксиома, как и то, что мама и папа никогда не забывают забрать тебя из школы.
Все будет в порядке. Все решится.
Никто не причинит проклятому псу вреда.
Вот что я твердил себе, сидя между родителями и глядя на экран. Затаив дыхание, я ждал чуда.
