— Почему? Не думал, что я на такое способна? — спросила я с улыбкой.
Он покачал головой. В его взгляде снова была надежда, смешанная с сожалением. Я отвернулась, потому что не знала, как на нее реагировать.
— Нет же. Я всегда знал, что ты смелая и храбрая. Ты была такой еще с детства: защищала слабых, всех пыталась приютить.
Неужели я услышала в его голосе недовольство?
— Но кто-то должен был сделать это, — произнесла я, открывая «Космо» и делая глоток кофе.
— Но почему это должна быть именно ты? Той женщине надо было лучше следить за своим ребенком. Вы оба могли погибнуть.
Я пожала плечами. Я не намерена была критиковать или анализировать чьи-то поступки. Я радовалась только тому, что все закончилось как нельзя лучше. Зак продолжил:
— Все эти фотографии… Лучше бы об этом поскорее забыли. На тебя теперь будут охотиться всякие психи. Лучше бы ты не вмешивалась.
Он смотрел на меня с неодобрением, но я слышала в его голосе заботу и уважение. Зак был отличным парнем, который беспокоился обо мне больше всех на свете.
— Ну да, — со смехом ответила я. — И позволила бы малышу погибнуть под колесами автомобиля.
Зак удивленно поднял брови и с сомнением покачал головой.
Я знала, что он был бы первым, кто бросился спасать ребенка в подобной ситуации. Между прочим, карапуза звали Джастин Вилер. Три года от роду. А еще упоминания заслуживает тот факт, что Зак работал педиатром. (Кстати, он работал в одной клинике с моим отцом, поэтому вам будет нетрудно представить, как осложнился наш разрыв.) Он всю свою жизнь посвятил заботе о детях, и я не встречала никого, кто был бы так же предан своей профессии, как Зак. Может быть, за исключением моего отца.
— Серьезно, — ответил он, улыбаясь мне в ответ. — Будь осторожна, пока все не утихнет.
Я коснулась его бокала своим.
— За героя… За героиню, — произнес он.
Все действительно со временем утихло. Моя жизнь вернулась в привычное русло. К понедельнику следующей недели мой телефон перестал ежесекундно звонить. Я получила сообщение от редактора «Ярмарки тщеславия» относительно статьи, которую я собиралась написать об Уме Турман. Мы договорились о встрече во вторник днем. В тот вечер я отправилась спать, полная былого энтузиазма, но довольная оттого, что шумиха стихает.
На следующий день я оделась, как и подобает взрослой женщине, взяла такси и направилась в офис журнала. Мы встретились с редактором, очень занятой и немыслимо элегантной женщиной. Мы обсудили оплату, сроки, и меня все устроило. Оставалось только получить согласие госпожи Турман на встречу. Я вернулась в центр. Побродив по книжному магазину, я отправилась домой, по дороге купив у уличного торговца палочки сандалового дерева. На углу Восьмой улицы я задержалась перед витриной «Гэп», вспомнив свою золотую юность.
К тому времени как я добралась до квартиры, на улице начали сгущаться осенние сумерки. Я замерзла в своем черном габардиновом костюме от Tahari, а мои ноги ныли, выражая свой протест: кожаные лодочки «Дольче и Габбана» были великолепными, но причиняли мне сильную боль. Я для себя решила, что небольшое неудобство — невысокая цена за эти дорогие и потрясающие туфли. Красота требует жертв. Я в очередной раз выгрузила кипу бумаг из почтового ящика, сняла туфли и поднялась по ступенькам.
Как я уже упоминала, моя квартира была очень маленькой и в ней не было места для ненужных вещей. В коридоре была только небольшая кладовая, которая располагалась параллельно ванной комнате. Мне нравилось, что в моей квартире нет места для складирования всякого хлама. Я уверена: если бы мне внезапно пришлось уехать отсюда, я могла бы собраться в считанные часы. Это ощущение казалось мне странным, потому что я жила в этой квартире уже десять лет и у меня не было никакого желания из нее уезжать. Квартира привязывала меня к себе, но в то же время давала мне возможность чувствовать себя свободной. Здесь все было так, как я и хотела: мягкая мебель, коврики на полу, скрывавшие твердую поверхность деревянных полов. Стены были выкрашены в кремовые тона. Мне казалось, что квартира, в которой я живу, отражает мою сущность. Она была удобной и уютной. Но при этом я не испытывала к этому месту никакой привязанности.
В тот вечер я переоделась в свои любимые брюки для занятий йогой и футболку с длинными рукавами. Убрав волосы с лица, я устроилась на диване с бумагами в руках. Я решила рассортировать полученную почту по трем пачкам: журналы, мусор, счета. Я приступила к работе.
Я чувствовала себя абсолютно спокойной, потому что мое занятие не предполагало стрессов и переживаний. Я просто наводила порядок. Но вскоре мое внимание привлек конверт, обычный конверт. Мое имя и мой адрес были написаны от руки, черными чернилами. Обратного адреса не было. Что-то в этом конверте меня насторожило. Наверное, от него исходила какая-то опасность. Я решила открыть его. Внутри оказались три листа бумаги. Неужели такая мелочь могла полностью изменить мою жизнь?
В конверте лежала вырезка из «Пост» с моей фотографией и статьей обо мне. Здесь же я нашла и старую пожелтевшую фотографию, сделанную «Поляроидом». На ней была изображена молодая женщина в платье с цветочным рисунком. Она держала на руках маленькую девочку. Женщина выглядела напряженной, а выражение ее лица говорило о безмерной усталости. На лице ребенка сияла широкая улыбка. За ними стоял мужчина, высокий, широкоплечий. У него были необыкновенно красивые, словно нарисованные черты лица, и умные проницательные глаза. Он властно положил руку на плечо женщины. Я не могла понять, что выражает его лицо. Я испытала сильное волнение. Адреналин бешено пульсировал в моей крови. Я с удивлением заметила, что у меня начали дрожать руки. Женщина на фотографии была поразительно похожа на меня, словно я смотрела на собственный снимок. Ребенок на ее руках тоже казался похожим на меня, только я не могла припомнить своих фотографий в таком нежном возрасте.
К фотографии прилагались номер телефона и вопрос.
Он звучал просто: «Ты моя дочь?»
Глава четвертая
Снова перенестись в детство оказалось очень легко. Я летела на крыльях памяти, закрыв глаза, и сцены из прошлого представали передо мной. Воспоминания сопровождались ароматами блюд, которые готовила мама, запахом отцовского одеколона и дождевой воды по вечерам, когда он возвращался с работы. Дома часто было холодно, и у меня мерзли кончики пальцев. Я помню, как мои родители смеялись, пели, а иногда ссорились. Когда дела с моим братом Эйсом пошли плохо, в нашем доме все чаще стад раздаваться крик. В моей комнате лежал зеленый ковер, а стены были оклеены обоями, рисунок на которых мне до сих пор легко представить: крошечные розовые бутончики с мятно-зелеными стебельками на белом фоне. Из всех воспоминаний того вечера, который я провела с фотографией в руках, я яснее всего представляла себе один эпизод, казавшийся ужасным на фоне счастливых и безмятежных дней.
Мне было пятнадцать. Я поздно возвращалась из школы после какой-то контрольной (в старших классах я пользовалась репутацией умной и способной девушки). Хотя и не предполагалось, что меня будут провожать мальчики на машинах, я все же приняла предложение старшеклассника Фрэнка Альвареза (сексуальная внешность: широкие плечи, длинные темные волосы). Когда мы подъехали к моему дому, он попытался поцеловать меня. Я помню, что в его машине было жарко, по радио пел Ван Холен, а от Фрэнка слишком сильно пахло одеколоном. Ситуация была под контролем, потому что я не испытывала к Фрэнку никаких чувств, но мне льстило его внимание. Я не могла дождаться, когда выберусь из машины и обзвоню своих подружек с грандиозной новостью.
