– Так ты просвети нас, как оно будет на самом деле, – с лукавой улыбкой говорит Создатель.
– Мне ваша мелкая возня не интересна, – поджимает тонкие губы Маятник и чешет кончиком пальца длинный острый нос, – одни марионетки не самого высокого уровня заменят других марионеток. Вселенная даже не заметит.
– А ты спроси, вдруг ей тоже интересно. Доставай свой маятник и покачай его немного.
– Катись в бездну, Создатель, – нервно дергается Маятник, – лень мне.
Уникальная личность. Работает с восковым маятником на тонком шнуре. Ставит руку на локоть над столом и задает вопросы, а ему отвечают. Маятник на пальце качается либо вертикально, что означает «да» либо горизонтально, что означает «нет». Если иметь столько свободного времени, сколько у нас есть в психиатрической клинике, и феноменальное терпение, то можно докопаться до устройства Вселенной.
В отличие от жадного и скрытного Создателя, который свою теорию социогенеза ужал до десяти листов тезисов, Маятник всю полученную информацию записывает охотно и подробно. В итоге многотомный труд, который прочитать можно, а осознать нельзя. То ли не доросли мы еще интеллектуально, то ли Маятник не способен внятно изложить свои мысли. Я сколько раз не начинала читать – бесполезно. Не заходит в сознание, хоть что делай. Один Создатель делает вид, что ему все понятно, а остальные так же честно как я в ужасе качают головами.
Под ленивую перебранку в общей комнате появляется Поэтесса. Тонкая и хрупкая, будто воздушная, с огромными глазами невероятного для цзы’дарийцев зеленого цвета и копной мелких тугих кудряшек. Грациозно приземляется в кресло рядом со мной и заговорщически шепчет, протягивая мне листок бумаги.
– Дорогая, кажется, это про тебя.
Если Маятник снимает информацию из сверхсознания вопросами, то Поэтессе она приходит сама и в стихах. События прошлого, настоящего и будущего ложатся в рифмованные строчки. Я пробегаю глазами первые из них.
«Жарким телом ночь накроет,
Пьет дыханье, сердцем ноет.
Отдалась, утратив разум.
Подарила всё и сразу».
Переворачиваю на коленях листок и прикусываю согнутый указательный палец. Щеки пылают, уши горят. Поэтесса ласково гладит по плечу:
– Хорошо хоть было?
Киваю, не в силах поднять на неё глаза. Эти строчки, так же как и все другие лягут в пухлую папку под гриф «секретно». Военным плевать на художественную ценность стихов, они пытаются расшифровать послания. Слишком часто угадывает Поэтесса будущее. А на такие воспоминания о чужой жизни лейтенанты и капитаны просто не обращают внимание. Хотя если поймут, с кем я была, могут заинтересоваться.
– Спасибо, что без имен, – говорю я.
– Там еще есть. Тоже про тебя, – говорит Поэтесса, показывая глазами на листок. Её улыбка меркнет, а мне становится зябко и неуютно. Ненавижу плохие предсказания.
«Серебристой птицы танец оборвется на рассвете
Шар пылающий настигнет и загубит жизнь в расцвете
Поспеши, надежды мало. Все решает миг последний
Кто рукою твердой правит, тот исчезнет в миг бесследно».
– Когда написала? – холодея, спросила я.
– Часа четыре назад, а что?
– Проклятье…
Серебристая птица – воздушный катер, единственный в городе. Рассвело до того, как он улетел, но к таким мелочам можно не придираться. Я в панике вскакиваю на ноги, не зная, куда себя деть. Мужчины оборачиваются на нас, как по команде.
– Что случилось, Мотылек?
Слова застревают в горле, и тогда Поэтесса ровным спокойным голосом отвечает вместо меня.
– Катер генерала ракетой сбили.
Я жду тишины, сочувствия или хотя бы удивленного «не может быть», но слышу пустой и безразличный голос Маятника:
– Да, я видел. У меня окна на север выходят. Он стартовал резко и еще высоты не набрал, как с земли по нему из ПЗРК отработали. Переносной зенитно-ракетный комплекс, если ты не в курсе.
Перевожу взгляд с одного мудреца на другого. Все бывшие военные, всё понимают и спокойные как после убойной дозы транквилизатора. Их фигуры расплываются перед глазами в мутные белесые пятна. Дрожь рождается где-то в животе и растекается по телу. Приступ уже в пути, пора встречать.
– Судя по траектории, катер упал за лесом на пустыре, – продолжает Маятник, добивая меня, – дым от обломков и сейчас видно.
Выдержка летит в бездну, я срываюсь и бегу в свою палату.
– Куда?
– Держи её!
Слова не успевают меня догнать, зато успевает Создатель. Хватает в охапку у самого карцера. Уже задыхаюсь, и зубы стучат.
– Мотылек, ты сдурела? – жаркий шепот в самое ухо. – Сколько я тебя просил не бегать под камерами? Сейчас здесь все санитары будут. Дверь открывай!
Прикладываю трясущуюся руку к пластине замка и слышу щелчок. Заходим в карцер вдвоем, и Создатель усаживает меня на кровать.
– Живой он, поверь мне, – говорит глядя в глаза и крепко держит за подбородок, – ты же смотрела новости, там о природе и погоде. Если бы умер генерал вой бы уже стоял до небес. Без поединка, без приемника, да дележку власти уже бы сейчас начали.
Сознание бьется в истерике. Полыхает пламя, дымятся обломки, горло перехватывает едким запахом гари. А если еще не знают? А если дали приказ молчать?
– А если он все еще там?
– Нет, – спокойно и твердо говорит Создатель, – слишком ярко вспыхнул, весь центр видел. Давно уже нашли. Живого, повторяю тебе. А теперь дыши и считай.
Разжимаю кулаки и укладываю ладони на колени. Пятьдесят один. Диафрагма плавно перетекает вдохом вверх и выдохом вниз. Пятьдесят два. Пульс падает с высокого до нормального. Пятьдесят три.
Дверь распахивается и в палату входит сначала Децим, а за ним мой лечащий врач Луций.
– Что случилось?
– Ничего, – спокойно улыбается Создатель, – просто разговариваем.
– Посторонний на выход. В общую комнату, – командует старший санитар.
Создатель уходит, не оглядываясь, а я дышу и считаю. Да, не такой я эмоциональный труп, как другие мудрецы на третьем этаже. Потому что единичка, а Создатель, Маятник, Конспиролог и Поэтесса – двойки. Зрелые, устоявшиеся, с крепким даром и четко определенными способностями. Холодные, рассудочные, выдержанные. Я тоже буду такой, когда вырасту. Слишком молода сейчас. Мудрецы складываются к сороковому циклу, а я отсчитываю свой двадцать второй. Мало знаю и еще меньше умею. Порхаю как мотылек от одной способности к другой, то эмоции считываю, то привязки разглядываю, то информацию текстом из сверхсознания пытаюсь добыть. Везде по верхам и по чуть-чуть. Легкая и непостоянная.
