Пряча в карман ключи от номера, она еще на минуту задержалась у стойки, купила карту города. Она не собиралась рассиживаться у себя в номере, теряя драгоценное время — несмотря на то, что утомленное тело настойчиво требовало отдыха.
И вот она уже покидает отель. Едва не ослепнув от солнца, Алекс надела темные очки. И с наслаждением вдохнула солоноватый морской воздух. О Господи. Она сделала это, она добралась сюда, в Триполи. Просто невероятно!
Сначала Алекс хотела пойти в гавань, однако даже отсюда хорошо были видны и причалы, и корабли — в глаза бросился огромный металлический корпус нефтеналивного танкера. Нет, гавань может подождать и до завтра. Портье уже сообщил ей, что во дворце, долгое время служившем резиденцией триполитанских пашей, теперь расположен музей. Он находится в самой древней части города, где извилистые тесные улочки кишмя кишат ворами и мошенниками.
Алекс повернулась спиной к гавани и кое-как заковыляла туда. Нет, она слишком устала, чтобы передвигаться пешком. Заметив допотопный «мерседес», девушка взмахнула рукой. Шофер подрулил к тротуару. Да, она угадала правильно, это оказалось такси, и она тут же села в него. Судя по всему, у них тут вообще не принято ставить в машинах кондиционеры, подумала Алекс, обмахиваясь картой города.
Ее трясло от нетерпения — так хотелось поскорее добраться до дворца. Пришлось потратить несколько секунд на препирательства с шофером, от которого неимоверно разило потом и который старательно делал вид, что не понимает ни по-французски, ни по-английски. Наконец «мерседес» с натужным стоном двинулся с места. Алекс безнадежно проиграла этот раунд, пообещав заплатить десять американских долларов за то, что, по ее прикидкам, стоило не больше пяти.
Ну и наплевать. Через две минуты такси затормозило перед неуклюжим каменным замком, окруженным толстыми и высокими стенами. На Алекс напал столбняк. Она не могла заставить себя покинуть машину. Зато в мельчайших подробностях рассмотрела лица турецких солдат, маршировавших возле распахнутых ворот. Они были одеты в шаровары, жилеты и огромные тюрбаны, вооружены мушкетами, пистолетами и ятаганами.
— Мадмазель! — окликнул шофер. — Мы приехать дворец!
Алекс очнулась и открыла дверцу. После всего, что она прочла про жизнь в Триполи в начале девятнадцатого века, ей не стоило никакого труда вообразить себе все что хочешь. Вот только почему-то от этих грез наяву душа уходила в пятки.
У ворот она задержалась, с трудом вдыхая раскаленный, как в пустыне, воздух. Мимо нее прошла группа арабских школьников и туристов из Швеции, но девушка не обратила на них внимания. Ей едва не стало дурно, эти постоянно маячившие перед глазами картины прошлого сводили ее с ума.
Необходимо сейчас же вернуться в отель, поесть и выспаться. Необходимо обуздать свои чувства и распоясавшееся воображение.
Но ведь это — дворец самого паши. Здесь держали в плену Блэкуэлла. И где-то здесь он принял свою ужасную смерть.
Обливаясь потом, мечтая хоть о какой-нибудь тени, Алекс с трудом проглотила застрявший в горле комок. Какая ужасная жара: она вот-вот хлопнется в обморок. Заглянув внутрь, она поняла, что дворец, по сути, является скопищем сообщавшихся между собою зданий, садов, переходов, террас и башенок. Весь внутренний двор был обсажен высокими пальмами.
И тут силы окончательно оставили Алекс, колени у нее подогнулись. Она нуждалась хотя бы в глотке холодного воздуха и каком-нибудь питье. Испугавшись, что может и впрямь потерять сознание, Алекс повернулась и поплелась вниз по улице, в сторону какого-то магазинчика. Чувствуя, как темнеет в глазах, она ввалилась внутрь.
Наверху, в мансарде, над столом склонился молодой человек, что-то читавший при свете неяркой лампы. Он приехал на каникулы из Гарвардского университета, где скоро должен был получить диплом политолога. Вообще-то ему полагалось все свое время посвятить подробностям падения Муссолини, однако он постоянно отвлекался на другие вещи. В частности, на войну между США и Триполи в начале девятнадцатого века.
Его всегда увлекала история отношений между Соединенными Штатами и Ближним Востоком. Однако сегодня вечером он был не в состоянии сосредоточиться даже на ней.
Задумчивые глаза Жозефа, поражавшие своим необычным сероватым оттенком, обратились к маленькому оконцу, выходящему в сторону древнего замка. Солнце еще только начало свой долгий путь к закату. Отсюда были видны стены дворца, залитые ярким светом.
Лицо юноши помрачнело. Еще малышом он целыми часами торчал в этом музее, равным образом восхищаясь и ужасаясь историей своего народа. Сначала он пытался заставить себя держаться подальше от дворца и все же каждый раз возвращался туда.
Это лето ничем не отличалось от других. Как только он оказался в Триполи после года, проведенного в Америке, в Гарварде, первым делом помчался во дворец, чтобы испытать ставшее уже знакомым необъяснимое смятение. Словно вернулся в свой старый дом, в котором никогда не был счастлив.
Жозеф вздохнул и встал из-за стола, слегка пригнулся, так как потолок в его спальне был слишком низким. В молодом человеке было примерно пять футов семь дюймов росту. Он был строен. Черты лица — идеально правильные. Светло-серые глаза, столь необычные для араба, удивительным образом сочетались с темно-оливковой кожей и иссиня-черными волосами. Совершенно очевидно, что кто-то из его предков не был арабом.
Охваченный странным беспокойством, Жозеф оперся на стол и приник к окну. Весь день он не находил себе места. И не мог понять отчего. Временами ему казалось, что он чего-то ждет — вот-вот должно случиться нечто чрезвычайно важное. Но что? Он наверняка догадался бы, надо лишь хорошенько сосредоточиться. Но именно это ему никак не удавалось. А необъяснимая тревога не проходила. Напротив, она становилась все сильнее.
Алекс стояла на пороге маленького антикварного магазинчика. Тяжело привалившись к косяку, она старалась отдышаться, чувствуя, что вся обливается потом. Определенно, она перегрелась на солнце — комната перед глазами качалась.
Откуда-то перед нею возник продавец. Мужчина заговорил с нею на незнакомом языке — видимо, по-арабски. Алекс было так плохо, что она ухватилась за руку незнакомца, чтобы не упасть.
— Помогите, — прошептала она по-английски.
— Жозеф! Жозеф! — и дальше снова что-то по-арабски. И тут бородатый араб стал толкать ее вниз.
На девушку накатила волна ужаса — не только оттого, что ее старались уложить на пол, но и оттого, что в комнате вдруг стало слишком темно — пока не почернел весь остальной мир.
— Англези!
В ушах жужжали голоса. Мужские голоса, перекликавшиеся на каком-то странном, незнакомом языке. Что это за язык? Куда она попала? Алекс открыла глаза. Где бы она ни оказалась — здесь было слишком темно. Горевшая где-то лампа почти не давала света. Голоса внезапно смолкли.
Осторожно повернув голову, девушка наткнулась на взгляд серых глаз, опушенных длинными густыми ресницами. У нее перехватило дыхание:
