Лошади поступали в основном из Тибета и Монголии. При этом центральное правительство особый интерес проявляло к торговым операциям с тибетскими племенами, опасаясь их сближения с монголами, которые на протяжении многих веков создавали реальную угрозу империи. В частности, цензор Ли Шичэн, полагая, что монголы, заполучив китайский чай, могут частично перепродать его тибетцам и тем самым нанести урон политическим и экономическим интересам Китая, в 1577 г. писал: "Тибетцы живут чаем. Если монголы, воспользовавшись этим, подчинят тибетцев, то тибетцы непременно последуют за монголами. И начнутся немалые беды".
Кюнер характеризовал тибетских и монгольских (с берегов озера Цинхай) малорослых лошадей ("скорее пони") следующим образом: "Они совсем не похожи на киргизских лошадей, но тем не менее имеют быстрый бег, очень выносливы, неприхотливы и терпеливы; проходят большие расстояния без отдыха, питья и корма, в глубоких песках пустыни или по склонам гор, под жгучим летним солнцем или по снегу под ледяными ветрами, довольствуясь во время остановок солоноватою водою и небольшим количеством жесткой травы". По его словам, обычная лошадь стоит в Лхасе 80 рупий, а в Синине (административный центр провинции Цинхай) — 48 рупий. Хорошая лошадь, сильная и крупная, на каких ездят "чиновные и богатые люди", обходится вдвое дороже. Наиболее активно пользуются лошадьми жители Восточного Тибета — "завзятые наездники". В дорогу они всегда отправляются верхом на лошадях, а "пеший для них лишь полчеловека".
Тибетские лошади, по словам выдающегося путешественника Николая Михайловича Пржевальского (1839–1888 гг.), весьма сильные и выносливые, нрава смирного; не чувствуют усталости в здешнем разреженном воздухе и с седоком на спине быстро взбираются даже по крутым горам. Они довольствуются весьма скромным кормом; взамен зернового хлеба едят сушеный творог (тиб. чуру), а некоторые и сырое мясо. Русский путешественник восторженно писал о них: "Но и баснословно же выносливы степные лошади вообще, а тибетские в особенности! Целые тысячи верст они выхаживали с нами, обыкновенно на самом скудном подножном корме, не только летом, но даже зимой; пили всякую воду; случалось, выносили продолжительную жажду и все-таки оказывались бодрыми, иногда даже не похудевшими заметно… Притом нужно заметить, что в короткие зимние дни верховые лошади экспедиции, за исключением дневок, не имеют достаточно времени пощипать даже тот скудный корм, который встречается; так как после перехода, занимающего всегда большую часть дня, кони пускаются на покормку лишь перед вечером часа на два-три, а ночью привязываются на длинные арканы; зерновой же хлеб получают лишь изредка, да и то обыкновенно в самом ограниченном количестве. Правда, много лошадей и пропадает в экспедиции, но все-таки каждая из них выносит, более или менее продолжительно, такие трудности, какие и не снились европейским коням".
О монгольских лошадях Пржевальский говорил так: "Характерные их признаки составляют: средний или даже малый рост, толстые ноги и шея, большая голова и густая, довольно длинная шерсть, а из особых качеств — необыкновенная выносливость. На самых сильных холодах монгольские лошади остаются на подножном корму, довольствуются скудной травой, за неимением же ее едят, подобно верблюдам, бударгану (поташник тонкий. — Н.А.) и кустарники; снег зимой обыкновенно заменяет им воду. Словом, наша лошадь не прожила бы и месяца при тех условиях, при которых монгольская может существовать без горя".
Высоко отзывались об этих лошадях и западные исследователи. Британский офицер Роулинг, побывавший в Тибете накануне и во время военного похода на Лхасу в 1903–1904 гг., отмечал, что несмотря на малый рост они крепки, красиво и пропорционально сложены, имеют очень верную поступь. Шведский путешественник Свен Гедин видел, как местные всадники довольно ловко совершали на них различные упражнения.
На здешних приземистых лошадей обратили внимание еще францисканцы во главе с Плано Карпини, отправившиеся в далекое путешествие на Восток по поручению римского папы Иннокентия IV. Они сумели достичь основанного Чингисханом города Каракорум — столицы Монгольской империи, где в 1246 г. стали свидетелями возведения на престол великою хана Гуюка. В своем отчете Плано Карпини писал, в частности, об изобилии этих животных у кочевников и упомянул священных лошадей, "на которых никто не дерзает садиться до самой их смерти".
Русский граф А.П. Беннигсен, путешествовавший по Монголии двадцать месяцев — с апреля 1909 г. по февраль 1911 г., отмечал, что в этом специфическом по климатическим условиям регионе передвижение "на наших лошадях почти невозможно, пришлось бы везти за собой массу зернового фуража. Лучше всего пользоваться монгольскими или в крайнем случае забайкальскими лошадьми. На них летом легче проехать, чем на верблюдах, но и они тоже слабеют от жары".
В одной из монгольских народных песен, переведенных в начале XIX в. А.П. Фроловым, который сопровождал упоминавшегося Тимковского во время его поездки в Китай, есть такие слова:
Рыжий конь и с его иноходью, В свычном табуне гуляющий! Сколь красив ты в своем роде: С чудной мастью гордый стан.
Обмен чая на лошадей в эпоху Мин разрешался лишь в специальных управлениях (кит. чамасы). Долгие годы одно из них находилось в Ячжоу (совр. Лань), в провинции Сы-чуань. В 1389 г. императору подали доклад, в котором предлагалось перенести это управление в другой город и одновременно уменьшить количество чая, выдаваемого за лошадь. Императорским указом чамасы оставили на прежнем месте, "за лучшую лошадь была утверждена плата в 120 цзиней чая, среднюю — 70 цзиней, за жеребенка — 50 цзиней".
С 90-х гг. XIV в. в торговле с тибетцами была введена система "золотых пайцз" (особых верительных бирок), просуществовавшая до середины XV в. Летопись сообщает, что упомянутому Ли Цзинлуну "приказано отправиться к тибетцам и заключить с ними соглашения о поставках лошадей в обмен на чай. На бирках… сверху было написано: "Приказ священномудрого императора", слева: "При совпадении половинок бирки надлежит выполнить поставки", справа: "Ослушавшихся казнить". Всего была роздана 41 пайцза… Нижняя часть пайцзы посылалась фаням (тибетцам. — Н.А.), верхняя — хранилась в качестве документа в дворцовых кладовых. Раз в три года командировали чиновников проверить, выполнили ли тибетцы поставки".
В конце династии Мин центральная власть угратила эффективный контроль над поставками чая и лошадей, но это вовсе не означало прекращения торговли между жителями соседних регионов. Чайный путь продолжал функционировать.
Глава II. НА РОДИНЕ ЧАЯ "ПУЭР"
О начале употребления чая в Срединном государстве существуют различные предания. Согласно одному из них, легендарный создатель китайской медицины Шэньнунши самолично испробовал "сто трав", не раз подвергая себя опасности отравиться. Однажды он спокойно лежал под чайным деревом, с листа которого ему в рот упала капля воды, согретая солнцем. Шэньнунши проглотил ее, сразу почувствовал прилив сил и с тех пор стал регулярно употреблять чай в качестве противоядия. Ему, в частности, приписывают такую фразу: "Чай лучше воды, поскольку он не переносит заразу, а также не является отравой, в отличие от грязной и тухлой воды из колодцев".
